надежда на спасение.
Софи была ни жива ни мертва от страха. Она никогда никому не признавалась в том, что боится темноты. Это был единственный след детства, сохранившийся в ней до сих пор, тонкая ниточка, связывающая Софи Чампьон с маленькой девочкой, которой она когда-то была. Софи ненавидела себя за эту слабость. Октавия догадалась о ней несколько лет назад, потому что очень хорошо знала Софи, но подруги никогда не говорили об этом. Софи всегда относилась к этому как к тайне, принадлежавшей только ей.
Тяжелая поступь вооруженных стражников возле двери в их укрытие побудила Криспина говорить настойчивее.
— Софи, прошу вас, доверьтесь мне, — предостерегающе понизил он голос.
То ли из-за этих зловещих шагов за дверью, то ли потому, что с его губ слетело ее имя, но Софи сделала то, на что при других обстоятельствах не решилась бы никогда. Она закрыла глаза, протянула руку и доверила себя, свое тело, свою жизнь мужчине в кромешной тьме. Сначала она тащилась за ним, не реагируя на его предупреждения о том, что стоит пригнуться или нащупать ногой неровность в полу, чтобы не упасть, но постепенно поверхность пола выровнялась, Софи почувствовала себя увереннее, и дыхание ее стало более размеренным.
Голос Криспина, спокойный и ласковый, ободрял ее и в то же время заставлял дрожать. Тепло его руки, уверенно ведущей ее во тьме, вселяло в нее надежду. Парадоксально, но именно с закрытыми глазами Софи почувствовала, как тьма рассеивается. Она словно вышла за пределы самой себя и оказалась в безопасном коконе его слов и прикосновений, недостижимом для страхов и голосов, населяющих темноту. И вместо того чтобы страдать от собственной слабости и уязвимости, Софи расслабилась и наслаждалась защищенностью. Она не отдавала себе отчета в том, как долго они скитались в темноте — минуты, часы или дни, — но вдруг Криспин остановился, выпустил ее руку и велел открыть глаза.
Софи оказалась в узком холле, стены которого были отделаны темным деревом, а в конце виднелась небольшая дверца. Криспин держал в руке свечку, которую, вероятно, достал из корзины у входа. Он зажег ее, как только отпустил руку Софи. Слабый огонек свечи трепетал между ними, и Софи осмелилась посмотреть Криспину в глаза.
— Все в порядке? — спросил ее Криспин.
— Да, спасибо, — кивнула она, все еще не узнавая собственного голоса.
— Ш-ш. — Он прижал палец к ее губам. — Вряд ли мы уже в полной безопасности.
— Я думала… — неуверенно вымолвила она. — Я думала, что…
— Что я собирался передать вас констеблям? Софи молча кивнула.
— Если вы окажетесь в тюрьме, то как я наберу очки для победы над вами? — с большим трудом вымолвил Криспин.
Теснота узкого помещения вынуждала их стоять совсем близко друг к другу, отчего в душе у него пробудилась целая гамма чувств. Доверие, которым Софи наградила его, последовав за ним в темноте, несмотря на страх, побудило его почувствовать себя хранителем бесценного, но опасного сокровища — страха бесстрашной женщины, доверия той, которая никому не доверяет. В дрожащем отсвете пламени Софи казалась ему драгоценным камнем; глаза, губы, волосы — все в ней манило его, требовало ласк и поцелуев и…
— Нам лучше поторопиться, — осадил сам себя Криспин. — Сюда.
И он оказался прав. В том направлении, откуда они пришли, вдруг раздались железный звон доспехов и возбужденные голоса преследователей. Не раздумывая, Криспин схватил Софи за руку, и она безмолвно подчинилась.
Они стремительно бросились вперед, и свеча потухла, но Софи не обратила на это внимания, отвлеченная погоней. Она слышала, как группа преследователей разделяется, чтобы проверить все закоулки, как они перекликаются и тяжело дышат в спешке, как один из стражников приглушенно выругался, стукнувшись в темноте о притолоку. И вдруг кто-то ухватил ее за подол платья и закричал почти в самое ухо:
— Я поймал ее!
Криспин проклинал себя за проявленную слабость, за то, что слишком долго мешкал, восхищаясь своей спутницей, и потерял время. Он ощупывал в темноте деревянные панели, моля Бога о том, чтобы вспомнить, как открывается ход.
— Я поймал ее! — снова прокричал стражник, ухватив Софи за руку. — Я ее держу. Несите фонарь, она здесь!
На этом его участие в погоне закончилось. Не успел его крик растаять в темноте, как к нему подбежали товарищи с фонарем. И что же они увидели? Крикун крепко сжимал в руке полу плаща для верховой езды. Девушка исчезла, растворилась, как туман, как мистическое видение. Это событие настолько потрясло стражника, что он несколько помешался и окончательно прийти в себя так и не смог.
Его товарищи не стали тратить время на то, чтобы успокоить его, а, заметив дверь, решили, что беглянка скрылась за ней, и помчались следом, оставив своего несчастного собрата в одиночестве.
Их фонарь светил тускло, давая возможность видеть лишь небольшое пространство впереди. Однако это не мешало им слышать поспешные шаги и ускорить собственное продвижение, несмотря на темноту. Криспин и Софи не останавливались ни на мгновение. Словно по какой-то договоренности, они выработали систему сигналов, посредством которой Криспин предупреждал ее о смене направления, не произнося при этом ни слова, а лишь слегка пожимая ей руку. У Софи сердце готово было выскочить из груди, а время и скорость, с которой они мчались, как будто скользили мимо ее сознания.
— Впереди что-то есть! — закричал первый из стражников, высоко приподнимая фонарь. — По-моему, мы их догоняем.
От этих слов по спине у Софи пробежал холодок, но гораздо страшнее был собачий лай, раздавшийся неведомо откуда.
— Стоп, — прошептал Криспин, но слишком тихо, поэтому Софи со всего разбега налетела на него.
— Почему мы остановились? У них собаки? — Софи перепугалась не на шутку и впотьмах стала бессмысленно рваться в разные стороны.
— Это собаки Лоуренса, — уверенно возразил Криспин. — Стражники побежали по другому тоннелю, по тому, который за дверью. Все двери в этом здании — ловушки, только потайные ходы в стенах имеют выход.
— Ловушки? Потайные ходы? — изумилась Софи. — Где мы находимся?
— Это дорога Пикеринга, — ответил Криспин, зажигая свечу. — Она идет от Альзатии до Уайтхолла и имеет выход возле моего дома. Лоуренс благоразумно решил связать все свои дома тайными подземными переходами, чтобы иметь возможность переносить деньги в свои сундуки, не испытывая нападений со стороны конкурентов. Здесь мы в полной безопасности.
Софи некоторое время размышляла о разумности такого решения и радовалась обретению долгожданной безопасности, но затем до нее дошел смысл слов Криспина.
— Ваш друг Лоуренс — это Лоуренс Пикеринг? — с оттенком недоверия и ужаса поинтересовалась она. — Вы хотите оставить меня у короля лондонских трущоб?
— Вы говорите о нем как о властителе царства мертвых. А между тем он вовсе не Плутон[2], а мой лучший друг. Кроме того, нет надежнее места, чем его дом, чтобы укрыться от королевских стражников. Несмотря на свою ужасную репутацию, Лоуренс никогда не сидел в тюрьме и ни разу не привлекался к суду за какое-нибудь преступление. Вы, мисс Чампьон, о себе такого сказать не можете.
Софи залилась краской, но не из-за его насмешки, как он предположил, а оттого, что он снова обратился к ней официально. Впрочем, разочарование сразу же исчезло. Она больше не хотела близких отношений с графом Сандалом, как не хотела и его поцелуев — так по крайней мере ей казалось. Разумеется, он был добр к ней, дважды спасал ее от смерти, но ведь от этого не возникает желания поднести его руку к губам и поцеловать в ладонь, слизать солоноватую влагу с его пальцев и позволить им ласкать себя, прикасаться к шее и груди, скользить ниже по корсету, позволить им опуститься совсем низко и мягко погрузиться…
Нет, доброго отношения для этого совсем недостаточно. Лорд Гросгрейн был во сто крат добрее к ней,
