испытывает облегчение? Не каждому отцу приятно знать, что дочь его — блядь. Хотя ему-то какая разница. Наташка его любила. Скорее всего, жалела.
Пат на самом деле не Пат, а Петр Алексеевич Трухачев. Сокращенно Пат. Раз жил здесь вместе с Наташкой, значит прощал? Или было наплевать? Какая разница. Она его кормила, одевала. Сигареты хорошие курил. Водку «Смирновскую» пил. В свою комнату весь антиквариат стащил. Собственный видюшник пожелал иметь. А что мужики в доме крутятся, так они к нему с почтением относятся, за стол приглашают. Пьют за его дочь. Не нравится? Шел бы на работу, снял себе квартиру, завел бы телку и кукарекал в своем углу. Нет, при Наташке сытнее и делать ни хрена не надо. Разве только пустые бутылки сдавать да мусор выносить.
Последнее время я и ему стирала. Белье новенькое, из «Березки». На доллары купленное. Он привык, что за ним всю жизнь ухаживали. Наверное, страдает.
Сильно мучается. Он предупреждал, что все это плохо кончится. Статейки всякие про СПИД подсовывал. Уж мы потешались над ним. Значит, беспокоился. Беречься надо, беречься, а зачем? Если и без СПИДа — раз-два, и на тот свет. Там-то уж точно всех вылечат. Там все равны — и больные, и здоровые. Здоровые даже более грешные. Холодно. И водки выпила, а дрожь не проходит. Лучше прилечь в ванну.
Больше всего на свете я люблю тепло. Даже летними вечерами постоянно кутаюсь. А уж зимой никакой мужик меня из-под одеяла не вытянет. Наташка все утро может голая ходить. Намажется кремом и сверкает задницей. Ей без разницы, перед кем выставляться — перед козлами или передо мной. Не правильно вела себя. Лично я только в мечтах представляю себе, что иду совершенно обнаженная по какому-то коридору, а всюду мужчины важно одетые смотрят на меня и восторгаются, а я ни на ком взгляд не задерживаю. Но в жизни иначе. Лучше показывать тело постепенно, начиная с ног. Или небрежно откинуть одну полу халатика, а вторая прикрыта. А еще интереснее обернуться в полупрозрачную ткань. И пусть он сам тебя в постели раздевает. Мне поэтому и не нравится Наташкина ванная комната.
Вся в зеркалах. Куда ни повернись, на себя натыкаешься. Иногда бывает приятно.
В моем теле мне больше всего нравится изгиб от талии к бедрам. Он мне кажется идеальным. В ванной пить не рекомендуют. Уснешь и захлебнешься. Но зато приятно. Надеюсь, одной смерти достаточно. Я уже выпила полстакана одного «Амаретто» и две рюмки смешанного с водкой, и хоть бы немного кайф в голову ударил.
Почему они выпили весь томатный сок? Вчерашний вечер был довольно скучен. Выпили, потрахались. Мужики все знакомые. Никакого интереса. Сначала пришел югослав Йовица. Наташка ему специально первому назначила, чтобы пожрать принес. Йовица хоть и бизнесмен, но какой-то недалекий. Сколько раз намекали ему, иногда открытым текстом говорили: «Бери еду в ресторане». Он соглашался и снова тащил все из «Макдональдса». Мне фигуру беречь не надо. Я и так худая.
Поэтому гамбургеры, пицца, картофель мне не, страшны. А Наташка от мучного из всех платьев выпирала. Съесть-то, конечно, мы все съели. Но от злости Наташка его продинамила. Он стал ко мне клеиться. Я ни в какую. Целовать — целуй, а об остальном у нас с Наташкой договор — чтобы я ее мужикам не давала. Честно говоря, я и боюсь их. У меня до Наташки и было всего раз-два и обчелся. К. тому же мои сверстники. Лохи. Все недавно из армии. Правда, когда крутой мужик попадался, а Наташка была не в форме, она сама просила, чтобы я вместо нее легла. Мука была мученическая. Я не могла расслабиться. Наташка либо лежала, либо сидела рядом. Меня сковывало смущение. Потом приспособилась напиваться.
Только Наташка с просьбой, я тут же раскручиваю на «Кровавую Мери», а когда в голову ударит, ложусь, и пусть делают, что хотят. Югослав отвязался быстро. Дал денег на парикмахерскую и ушел. Мы смеялись и пили «Амаретто». Он очень жалел, что поставил на стол сразу две бутылки. На радостях вытащили Пата из его берлоги и запихали в него оставшиеся гамбургеры. Пат от еды никогда не отказывается. Потом пришел Стае с двумя приятелями. Большие, толстые, в костюмах. Пат хотел слинять, но Стас его задержал. Я занялась приготовлением «Кровавой Мери», а они стали спорить, пропьет Ельцин Россию или нет. Пат ненавидит всех, кто у власти. Потому что из бывших. Зря Стас его завел. Сам еще недавно обувной мастерской заведовал, а теперь отрастил пузо и называет себя надеждой России. Друзья его — тоже бизнесмены. Пат так и сказал: «Что-то слишком много надежд у России. На всех ее, бедной, не хватит». Ругались долго и громко. Настоящий митинг устроили. Наташка не выдержала, сняла царским жестом трусики и заткнула ими рот Стасу. Все повалились со смеху. Один Пат сделал круглые глаза. Лицо искривилось, нижняя губа задрожала. Я испугалась. А он страшным взглядом вперился во всех нас и бросился в коридор. Мы и понять не успели, как хлопнула входная дверь. Наташка вдруг развеселилась. «Слава Богу, ушел старый дурак! Свобода! Раздевайся, княгиня!» Ну, конечно, я сделала десять порций «Кровавой Мери» и должна была их бросить, чтобы выполнять ее капризы.
Отказалась и начала выпивать. Мужики взяли мою сторону. Слишком резкий переход от политики к сексу их озадачил. Принялись выпивать. Наташка в наглую разделась и улеглась прямо на стол. Две рюмки опрокинула. Пили и закусывали ее задницей.
Что ни поцелуй, тотчас синяк. Хорошо, что она не видела. Потом ее Стас унес трахать в мою комнату. А меня с двух сторон его приятели обхватили. Сижу между двух животов и боюсь — задавят. Тут я в ванную и соскочила. А когда вернулась, смотрю — в комнате один Стас в рубашке, галстуке и без штанов. Оказывается, приятели вдвоем на Наташку навалились. У Стаса глаза натраханные. Ему много не надо. Он женщину только завести может. Поэтому и ходит с приятелями. Но мне все равно. Главное — приставать не стал. Пили мы с ним и болтали. О чем? Черт его знает. Наверное, Стас умный, но уж больно некрасивый. Хотя добрый. Когда сам гуляет. Атак из него денег не вытрясешь. Короче, я напилась. Из комнаты неслись стоны Наташки и хрипение приятелей. Создавалось впечатление, будто два катка затрамбовывают под асфальт кошку. Умела Наташка мужиков заводить. Даже меня передернуло. Если бы Стас был в состоянии, я бы сама его на себя затащила. Но он уже клевал носом. Пришлось продолжать беседу с «Кровавой Мери» в одиночестве. Боже, зачем об этом вспоминать?! Я просто боюсь думать о нем. Но он был. Когда мы вместе с Наташей и друзьями Стаса достаточно выпили, Стас, пошептавшись с ней, потащил меня в комнату. Сил сопротивляться не было. Он долго пыхтел, просил ему помочь, но так ничего и не получилось. Немного поерзал, встал, зло выругался и вышел. Я осталась лежать. Спать не хотелось.
Ничего не хотелось. Тем более возвращаться в их компанию. Шумели за дверью недолго. Было поздно, и каждый торопился к своей семье. Когда они ушли, Наташа зашла ко мне. Не зажигая света, села на разложенный диван. Я прикинулась спящей, боясь, что она начнет ко мне приставать. Теперь остается корить себя.
Лучше бы она закончила этот вечер со мной. А тогда Наташа потрепала меня по моим замечательным волосам и сказала, что Стас обиделся. «Пусть с женой тренируется», — безразлично ответила я. И в этот момент зазвонил телефон.
Наташа вышла в свою комнату и взяла трубку. Не знаю, кто ей звонил. Хотя теперь ясно — звонил он. Наташа вяло сказала:
«Приезжай, мне все равно», — и повесила трубку. Больше я ничего не слышала и незаметно для себя уснула. Черт, как бы сейчас не заснуть в ванной.
Дрожь прошла, и мысли начинают просветляться. Теплая ванна для меня — полный облом. Успокаивает. Даже о смерти Наташки думать не так страшно. Да, заснула бредовым полусном. В голове покачивались качели. Когда ложусь выпившая и закрываю глаза, мне вспоминаются качели. В детстве в деревне над прудом росла ветвистая старая ива. Над самой водой мальчишки повесили на двух веревках доску. Они забирались на нее и прыгали в пруд. Мне было страшно. И все-таки залезала, чтобы покачаться. С тех пор, когда выпью, возвращается ощущение качелей. Разбудили меня стоны Наташки. То есть сначала я их услышала во сне и испугалась. Открыла глаза, прислушалась. Наташка обычно отдавалась со всхлипами, а на этот раз она стонала, кричала и как-то утробно гыкала. В тот момент я ей позавидовала. Рука инстинктивно соскользнула к ноге, и я принялась себя ласкать, вслушиваясь в скрипы Наташкиной кровати. Возникло желание броситься к ним и поучаствовать. Ну почему я не сделала этого? Мне не нравится, когда много народу сразу, но в тот момент захотелось быть именно с ними вместе.
Нельзя сковывать свои желания. Дура. Почему я заставила себя уткнуться в подушку и снова вспоминать о качелях, об идиотской деревне? И вдобавок о Стасе:
Этим воспоминанием удалось потушить возбуждение. Стало противно и удалось отключиться. Не знаю, сколько я спала. Наверное, недолго. Хотя неизвестно. Мне приснился вагон. Темный, душный, плацкартный.
