плетеные белые кресла, низкие столики. Возле кроватей — большие настольные лампы, плафоны которых были расписаны античными рисунками. Белые шкафы для одежды и посуды несли на себе отпечаток времени. Короче, ничего особенного номера из себя не представляли, но располагали к отдыху деревенским уютом и покоем.
Не успели уложить доску с Лимоном на постель, как прибежал мальчуган с телефоном в руке. Ика тут же потребовал, чтобы все покинули номер, и передал трубку Лимону.
В ней раздался высокий, энергичный голос Федороса.
— Можешь меня поздравить! — кричал он в трубку. — Только что со мной связывался Ходжа. Он в крайне растерянном состоянии. Предложил мне взять на год контроль над Глифадой. Он собирается на некоторое время лечь на дно. Ты представляешь, какая победа!
По буйству эмоций, вырывавшихся из трубки, можно было подумать, что это сам Федорос нанес сокрушительный удар своему давнему противнику.
Лимон его не прерывал, а Ика, уставившись в окно, весь превратился в одно большое ухо.
— Представляешь! — не унимался Федорос. — После твоей затеи все владельцы ресторанов устроили ему обструкцию. Несколько его охранников избито. Полиция хватает всех подряд. Дорога в Глифаду ему надолго заказана. Мои ребята уже наводят контакты. Пока сложно. Многие хозяева боятся повторения чего-то подобного, но мы-то с тобой знаем, что больше некому портить им настроение! — Высокий хохот Федороса подчеркивал его уверенность в Лимоне.
Ика отметил про себя, что пока Федоросу не выгодно распрощаться с русским партнером, но с каждым днем, по мере проникновения в Глифаду, это желание у него будет возрастать.
Лимону тоже не нравилось излишне радостное возбуждение Федороса. Он понимал, что тот после совершенной сделки хочет поменять условия расплаты, поэтому жестко прервал его:
— Нам следовало бы встретиться и оговорить мое вхождение в наш общий бизнес. Время терять нельзя. Сейчас Ходжа пойдет на любые условия.
— Да, как.., конечно же… — замялся Федорос. — Надо бы повидаться, но не сейчас. Тут много всяких ситуаций. Ходжа не так прост. Подождем немного… Да, кстати, у меня выпадает три дня! У нас ведь тоже неприятность вышла. Помнишь, среди моих парней был Лука, такой здоровый, ты его еще в номере запер?
— Помню, — без всякого энтузиазма подтвердил Лимон, заранее зная, что услышит дальше.
— Так вот, представляешь, задавили его сегодня в самом центре города! На глазах у сотен людей!
Бывает же такое. Экскаватором. На Манастыраки.
Он там сдуру решил таверну купить.., а рядом дорогу ремонтировали. Кто-то его случайно подтолкнул — и вот завтра хороним. Ужас какой! Ходи после этого спокойно по городу! Представляешь, позвоночник в один момент хрясь, шея хрясь, руки-ноги — хрясь…
Лимон бросил трубку Ике и прикрыл глаза. Он не собирался выслушивать скрытые угрозы Федороса, направленные в его адрес. Ясно, что долей в наркобизнесе тот делиться не собирается. «Придется отбирать все», — подумал Лимон и сжал лежащую у бедра гранату.
Они уехали, и мне стало ужасно одиноко. Брожу неприкаянно по пустому дому. А вдруг Лимон останется калекой? Прикованным к постели? Что тогда? Я его не брошу, буду ухаживать. Но его враги не позволят жить спокойно. А постоянный страх меня будет убивать. Я так не могу. Лишь бы он выздоровел! Мы уедем куда-нибудь далеко, где не знают о нем ничего, и заживем тихой жизнью. Ох, как я хочу покоя! Боже, заманали! Вчера я не задумывалась об опасности, а сегодня вспоминаю и дрожь берет. Ведь нас могли схватить. Лимон бы начал отстреливаться. Появилась бы полиция — и сидела бы я сейчас в камере. Боже, лучше про гангстеров смотреть по видаку. Участвовать в этом что-то больше не хочется. А вдруг он решит, что мне понравилось? Нужно честно признаться. Я на подвиги не готова. Доказала, что могу быть рядом, — и хватит. Жить с бандитом — одно, а состоять в его банде — другое.
И еще мне жалко свинок. Что с ними будет? Наверное, заболеют. Людей не жалко. Так им и надо.
Вон Лимон кучу народа убил, а об этом в газетах не очень печалятся, больше о дамочке, грохнувшейся в обморок, переживают. Кто о Лимоне будет горевать, когда его застрелят? Никто, кроме меня и Инги. Он об этом знает и плюет на всех. Ему их тоже не жалко. Они его не пожалеют мертвым, а он их не жалеет живых. У меня выбора нет. Хорошо Инге, она нигде не пропадет. Уважаю таких самостоятельных баб. Ей и Лимон не нужен. Поначалу мне казалось, что Инга специально втирается ко мне в доверие, да и Лимон все талдычит про ее коварство. Хорошо, что не послушала. Инга — чудная, самая отзывчивая из всех моих знакомых. Наверное, потому, что умеет гадать. Когда человек так много знает о других, поневоле проникается состраданием. Она ведь и Лимона не любит, а жалеет.
Поначалу, увидев меня, она просто испугалась. Подумала, что какая-то прошмондовка прицепилась к нему. Но потом разобралась, что я не корыстная, и успокоилась. Даже сегодня правильно отговорила меня ехать. Я сразу не врубилась, а Инга рассудила трезво. Вдруг на Лимона устроят покушение? Защитить меня он не сможет. Так что преспокойненько пристрелят заодно. Лучше отсидеться здесь…
От безделья делаю себе «Кровавую Мэри» и тут же вспоминаю про Пата. Никакого желания бежать к зеркалу и высматривать его мерзкую морду не испытываю. Черт с ним. После вчерашних ужасов никакие привидения не страшны. Пусть себе клянчит перстень у Инги. Она ему не отдаст. Мне кажется, Инга так, на всякий случай, сказала Лимону, что один из нас скоро умрет. Сделала это из гуманных соображений. Чтобы он приготовился к возможной гибели и я — к его смерти. Но после всех страхов мы остались живы! С каким удовольствием выпиваю водку. Все же счастливая я телка. Правильно от родной мамочки деру дала, а то сидела бы в драных колготках и ничего, кроме телевизора и прыщавых мудаков, не видела. А так скоро стану дамой. Заведем с Лимоном дом, купим яхту и начнем богатую жизнь. Очень хочу быть похожей на Ингу. Иметь такие же красивые вещи, машину, виллу. Заведу служанку и негра…
С такими мечтами недолго и всю бутылку выдуть. Почему же так долго не возвращается Инга?
Я уже соскучилась. Странно, по Лимону не скучаю, а по ней — безумно. От него не исходит тепла, а Инга пронизана им. Не случайно она так мечтала о Средиземном море. Я ее понимаю. Хотя мне самой больше нравится Америка. Правда, я в ней не была.
Но это поправимо… Куда же делась Инга?
Мне так тоскливо. Иду в ее спальню. До дрожи в теле хочется надеть какую-нибудь ее шмотку. Сбрасываю с себя все, натягиваю ее трусики с «молнией» на пипиське, они велюровые и очень потертые. Значит, часто использовались. Сознание этого еще больше распаляет. Надеваю ее лифчик. Моим грудям в нем нечего делать, зато оборочки — балдежные. В таком — любая грудь смотрится сексуально! И, к собственной радости, нахожу черные, в дырках, чулки с тонким поясом. Ах, ноги дергаются от напряжения, еле на них натягиваю это специально сделанное рванье. Сверху набрасываю шелковую зеленую комбинацию. Она на меня совсем маленькая, прилипает к бедрам. В таком виде сбегаю по лестнице вниз и кручусь перед зеркалом. Полный отпад! Не хватает туфель. Снова возвращаюсь в спальню Инги и из нижнего ящика вываливаю всю обувь. Вместе с перламутровыми туфлями на высоченных шпильках нахожу несколько плеток, одна очень большая. Откуда они здесь? Влезаю в туфли и снова несусь к зеркалу, размахивая плеткой, зажатой в руке.
Боже! Какая ж я эффектная! Настоящая герла!
Пусть только попробует возникнуть Пат, так хлестану, что полетит в тартарары…
…В этом наряде меня застает Инга. Она останавливается в дверях — и пожирает меня взглядом.
Замираю с поднятой над головой плеткой. Мне нравится, как она на меня смотрит. Обе тащимся друг от дружки. Мне совсем не стыдно, что натянула ее белье. Инга медленно подходит ко мне, запускает свои прекрасные руки в мои волосы и начинает их ворошить. Наши взгляды устремлены в зеркало. Властно она забирает из моей руки плетку и, немного отступив назад, небольно стегает меня по бедрам. Смеюсь и выпячиваю попку. Достается и по ней. Меня с детства никто не лупцевал. Забытое ощущение…
Инга бьет методично. Лицо ее преображается.
Становится сосредоточенно-нездешним. Скулы обтягиваются глянцевой смуглой кожей, чувственные брови изогнутыми линиями страдальчески перерезают большой лоб, темные круги вокруг глаз оказываются совсем черными, а сами глаза, пылающие чувственным огнем, вваливаются внутрь.
Ноздри короткого носа трепещут в такт частого, шумного дыхания. Губы не слушаются ее. Они то растягиваются в звериной улыбке, то попадают под сияющие белизной зубы и начинают кровоточить от укусов.
