глазеть на кровавое представление. Галент был не особо расстроен легкости, с которой его пальцы выхватывали чужие кошельки.
Конкурентов в толпе было достаточно, не каждый день карманник может без особого риска заработать столько денег. На Галента они не обращали внимания, считая простым обывателем, которой не стоит на месте, а прогуливается туда-сюда. Даже глаза старых воров были слепы, они не видели Галента.
На пробу Галент вынул из потайного кармана коллеги сверток с монетами. Это получилось на удивление легко, старый вор не отрывал взгляда от своих учеников. Но Галент все равно удивился невнимательности собрата. Словно тот действительно не видел и не чувствовал Галента, хотя бывший монах не слишком изящно работал.
Пересыпав украденное в свой потайной карман, Галент стал пробиваться к эшафоту. Судя по накатывающему словно морские волны гулу, к площади везли того счастливчика, приговоренному к усекновению головы. Галент не думал, что сегодняшнее представление будет сколько-нибудь кровавым. Судя по разговорчикам в толпе, казнить будут бунтовщика, а закон с ними расправляется мгновенно. Смотря, конечно, от степени вины, но собравшийся люд не ожидал ничего особенного.
Пробившись к помосту, на котором царствовал старый тощий палач в ливрее — эдакий слуга народа, милосердная смерть. Палач командовал командой учеников или помощников (Галент не знал, кем ему приходятся эти дебиловатые ребята), которые притащили на эшафот тяжелый сундук, на котором висел массивный, темный замок. Галенту этот ларь показался слишком мрачным, а замок на нем даже угрожающим.
Палач открыл сундук и принялся раскладывать на столе инструменты своего ремесла. Толпа притихла, задержав дыхание. В полной тишине, только вороны орали на перекладинах, ожидая свежего мяса, палач осматривал пыточные устройства, что-то откладывал в сторону, что-то отдавал в руки помощников. На помост поднялся священник и судья, они о чем-то переговорили с палачом. Священник выглядел испуганным, пытался убедить двух собеседников. Галент ничего не мог расслышать, хотя толпа молчала.
С дальнего конца площади послышался цокот копыт и скрип колес. Галент вытянул голову и посмотрел в ту сторону, но увидел только голову кучера, сидящего на высоких козлах, да острия пик тюремщиков.
Вор, закусив губу, нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Не каждый день, да даже не каждый год законники устраивают кровавую оргию для публики. По толпе понеслись волнами шепотки, люди предвкушали славное зрелище. Но Галент заметил, что толпа скорее недовольна, чем обрадована.
Ушли в прошлое страшные времена, когда в Городе за одну ночь казнили тысячи жителей, ублажая остальных выживших ничтожеств. Теперь в обществе гуляли мысли о человеколюбии — циничная ложь, которая должна была прикрыть разгул преступности и жестокости. Пыточная пьеса теперь вызывала лишь гнев и недовольство, создавала повод поругать Городской Совет. Наверное, об этом и втолковывал священник господам на эшафоте.
Галент удивился, что церковник оказался головастым человеком.
'Впрочем, — подумал вор, — Церковь первая поняла это. Не зря же все пыточные камеры убрали в катакомбы'
Тележка приближалась к эшафоту, но Галент все еще не мог рассмотреть того, кому предстояло испытать на себе всю силу правосудия. Стражники, идущие впереди телеги, растолкали людей, создали коридор и оцепление вокруг помоста. Толпу оттеснили как можно дальше от сцены.
— Значит, и власти понимают, — пробормотал Галент.
Люди не желали уходить, и солдатам-тюремщикам приходилось хорошо работать, чтобы спрессовать всю массу людей, собравшихся на площади. Ни один карманник не смог бы работать в таких условиях, и Галент полностью сконцентрировал внимание на эшафоте. Давка была сильной, толпу мотало из стороны в сторону, вору порой казалось, что его ноги отрываются от мостовой. В океане людских тел он чувствовал себя песчинкой, инородным телом.
Телега подкатила к помосту, и Галент смог рассмотреть невысокого, бледного и изможденного, но все еще крепкого человечка. Вор даже присвистнул, узнав своего друга Дука. Вот значит, когда его настигла смерть. Именно сегодня ему суждено будет расстаться с жизнью. Галент отмел мысли о вмешательстве, что он один мог сделать с двумя сотнями стражников — не каждому обвиненному выделяют такой конвой. Дук может гордиться собой.
Галент кисло усмехнулся, для гордости тут мало повода. И тут же удивился своему порыву — с чего это ему вступаться за Дука? Даже наоборот — нежелательно, денежки придется возвращать. Этот мастер тот еще скряга, спаси его Галент, так и о долге вспомнит.
Но вору стало противно от этих мыслей.
Городские власти не сочли мастера Дука достойным площади перед Ратушей и решили казнить его на границе Поля с Извилком. Полагали, небось, что тут его смерть воспримут… спокойнее? Но толпа все равно недобро роптала. Стражникам пришлось встать двумя цепями вдоль помоста, чтобы охладить пыл людей.
Смельчаков не нашлось.
Два стражника потребовали, чтобы Дук последовал с ними, но мастер не пожелал облегчать им работу и остался сидеть на скамье. Его вызов мог бы показаться следствием гордости, внутренней силы… Мастер смотрел пустым взглядом в толпу, лицо его ничего не выражало. Ни гнева, ни страха, не было ничего. Видать с ним уже успели поработать, загнали его душу в такие темные глубины, что человек фактически уже умер. Вся эта пытка была бессмысленна, даже освободи законники Дука, он был уже сломлен и не сможет продолжить свою — Галент хмыкнул — террористическую деятельность.
Наверняка мастера обвинят в чем-то подобном — подстрекательство к бунту, революции и тому подобной ерунде. Как будто жители Города могли бороться с ратманами. Зимой это бессмысленно — один подписанный указ и обозначенный район Города будет отключен от отопления… прощай цивилизация, привет дикий холод.
Стражникам пришлось лично забраться в телегу и поднять приговоренного со скамьи. Они грубо бросили его в руки своих товарищей, чем вызвали очередной недовольный ропот в толпе.
Больше стражники не пытались показывать свою власть над человеком, старались быть как можно обходительными. Даже палач усомнился в необходимости пыток. Он что-то спросил у законника, но тот раскричался:
— Твоя работа просто исполнять, а не умничать! Титул тебе дали, чтобы заткнулся, идиот!
Галент только усмехнулся, в палаче не проснулись человеческие чувства, просто он боялся толпы и решил — раз я не могу отменить приговор, то хоть сделаю вид, что на стороне подсудимого. На это его куриных мозгов хватило. Дуку в этом, конечно, повезло, умелые руки палача прикончат его раньше, чем боль. Быстрая смерть все же милосерднее.
Дука подняли на помост и бросили к ногам законника, который принялся зачитывать приговор.
— Механист Гильдии Извилка третьего объединения специалистов Николас Дуклан обвиняется в подстрекательстве к бунту, преступной деятельности против Городского Совета, незаконном обороте оружия…
И многое другое, механисту приписали все, что можно было. Фантазия у ратманов была богатой, но Галент полагал, что речь помогали писать церковники — вот уж великие очернители всего и всея. Только Дука никто не обвинял ни в ереси, ни в почитании языческих богов. Если отбросить словесную шелуху о бунте, то Дук был повинен лишь в том, что слишком усердно занимался своим ремеслом.
Галент бы рассмеялся, но толпа его так сдавила, что ни вздохнуть, ни выдохнуть он не мог.
Ратман тем временем закончил свою обличительную речь, отбросил лист слуге и с презрением уставился в толпу. Рассчитывал, очевидно, что его слова молотом ударили по людям. Но нет, граждане даже внимания не обратили на слова законника, а на его взгляд ответили дорогими в этом сезоне продуктами — подгнившими овощами и яйцами.
Согнав с эшафота ратмана, толпа чуть успокоилась, но продолжала теснить стражников. То тут, то там цепь воинов поддавалась, но сил у толпы все еще не хватало.
Палач тем временем принялся за свое ремесло, первый удар он не доверил своим ученикам. Уложив
