— Я младший лейтенант Тёса, — сказал он. — В период вашей подготовки я буду ответственен за группу с Цутиуры.
Человек этот произвел на меня сильное впечатление. Не отличаясь высоким ростом, он был широк в плечах и выглядел как борец сумо. Мощные мышцы различались даже сквозь форменную одежду. Обратившись к нам, он тоже не стал напрягать свой голос. Самый его вид требовал напряженного внимания. Он производил впечатление скалы, и я почувствовал — всем остальным из нашей группы, как и мне, понравилось, что именно такой человек и будет нашим командиром. Ничто не вселяет в военного человека большую уверенность, как командир, который каждой своей чертой излучает право требовать себе подчинения. Я сразу понял, что каждую его команду я буду выполнять мгновенно и буду все время стараться действовать так, чтобы он был мной доволен. Он был таким командиром, каким я хотел бы стать, если мне было суждено стать офицером.
Но этому стать наверняка не суждено. Моя жизнь должна закончиться достаточно скоро. И если мне суждено стать офицером, то только посредством двойной системы присвоения званий, существовавшей в императорском военно-морском флоте. Система эта применялась посмертно к морякам, совершившим выдающиеся подвиги во имя своей страны, например к экипажам подводных лодок-малюток, погибшим три с половиной года тому назад в Пёрл-Харборе. Ни один моряк японского военно-морского флота не получил медалей при жизни. Такова была традиция. Кое-кто протестовал против нее, а одно время такие протесты были весьма активными, поскольку Верховное командование флота отказалось ввести специальные награды для экипажей самолетов, сражавшихся в Ост-Индии, Малайе, над Филиппинами, Новой Гвинеей и Соломоновыми островами. Обоснование было достаточно простое: такое раньше никогда не применялось в отношении живых людей, поэтому не будет практиковаться и впредь. За весь период войны на Тихом океане ни один японский матрос или офицер флота не получил награды за свою доблесть. Считалось, что все военнослужащие флота, от рядового матроса до адмирала, сражаются и, если это необходимо, погибают за свою страну, потому что это их долг. Они сражаются, чтобы защитить свою страну или разгромить неприятеля, но отнюдь не ради медали либо славы. Считалось, что честь сражаться и умирать сама по себе является наградой. Возможно, это было одним из тех моментов, благодаря которым людям Запада так трудно понять нас, японцев. Я же считал, что добровольное согласие на выполнение долга летчика- камикадзе или пилота «кайтэна» — совсем другое дело. Однако командование приняло решение согласно старинной японской традиции.
Так начался мой первый день на Оцудзиме, одной из самых секретных японских баз во время войны. Ее называли не иначе как «База П», и, поскольку громадную торпеду именовали «металлический фитинг диаметра шесть», лишь горстка моих соотечественников знала, где мы находимся и чем занимаемся. Моя переписка шла через полевую почту военно-морского флота базы Куре, как и переписка летчиков военно- морской авиации и экипажей боевых кораблей. Для всех моих адресатов я по-прежнему занимался в летной школе, лишь в каком-то другом месте, а не на Цутиуре. Я никогда не разубеждал их в обратном.
Весь остаток первого дня мы были предоставлены сами себе: бродили по всей базе и занимались кто чем хотел, лишь бы не мешать персоналу базы. Я с удивлением увидел, что в наших новых жилищах имеются татами — циновки, используемые и в наше время практически в каждом японском доме. Но не было, однако, футонов, служащих матрасами и одеялами, которые каждое утро сворачиваются в рулоны и хранятся отдельно в шкафах. Все время обучения в летной школе я спал в подвесной койке и поэтому улыбнулся, увидев татами. Нелегко будет привыкать снова спать на полу.
Уже в первый день нам рассказали, как появилось на свет это оружие — «кайтэн». В буквальном переводе это слово означает «воля небес», но его значение гораздо более емкое. «Кайтэн» для японца звучит как нечто, вносящее кардинальные перемены в ход вещей, осуществляющее радикальное изменение состояния дел. Это название было дано оружию его создателями, поэтому следует по-. святить несколько слов объяснениям.
В период сражения у атолла Мидуэй[5] в июне 1942 года младший лейтенант Сэкио Нисина и лейтенант Хироси Куроки командовали подводными лодками-малютками. Вся Япония знала, благодаря многократно опубликованным в печати спискам посмертно награжденных подводников, погибших во время нападения на Пёрл-Харбор, что эти субмарины сыграли весьма значительную роль в день начала войны. С тех пор они рассматривались командованием как очень ценное оружие. Адмирал Исороку Ямамото,[6] командующий Соединенным флотом, имел в составе своих сил большое количество малых подводных лодок, когда он выступил к атоллу Мидуэй с армадой из более чем двухсот кораблей. Они были погружены на транспорты для гидросамолетов «Чийода» и «Ниссин». После захвата атолла Мидуэй малые подводные лодки были сняты с транспортов- носителей и базировались сначала неподалеку от Мидуэя, а потом рядом с Куре. (Это небольшой остров, название которого по-английски пишется так же, как и нашей большой военно-морской базы на Внутреннем море Японии, но произносится по-другому.) «Чийода» и «Ниссин» не принимали участия в сражении у Мидуэя, так как находились довольно далеко от того места, где разыгрывалось сражение, и держались в составе основных сил эскадры Ямамото, в которую входил и суперлинкор «Ямато», крупнейший из когда- либо построенных военных кораблей.
Все знают, конечно, что в сражении за Мидуэй Япония потеряла четыре чрезвычайно ценных для нее авианосца. Это были корабли «Сорю», «Хирю», «Кага» и «Акаги», при этом два последних представляли собой переоборудованные в конце двадцатых годов крейсеры, каковыми были и американские корабли «Лексингтон» и «Саратога». Говоря о сражении при Мидуэе, мы видим, что малые подводные лодки были фактически частью оборонительных сил флота, поскольку около двух дюжин из них держались в состоянии постоянной боевой готовности. Они были предназначены для атаки на любой вражеский корабль, который подошел бы для обстрела эскадры из артиллерийских орудий с целью противодействия вторжению.
После потери четырех авианосцев о планах захвата Мидуэя можно было забыть. Наше высшее командование военно-морского флота пребывало в подавленном состоянии и предприняло попытку утаить эти известия от народа Японии. По возвращении в Японию сил, действовавших у Мидуэя, на берег разрешили сойти только немногим высшим офицерам. Остальные члены команд, включая даже нескольких адмиралов, были изолированы на борту своих кораблей в течение примерно двух месяцев. За это время известия о ужасающем поражении все же распространились по всей стране благодаря «сарафанному радио». И все же наше правительство еще довольно долго тянуло время и дало разрешение на обнародование событий только после того, как об этом объявили по радио из США.
Потеря этих четырех авианосцев стала особой проблемой для Куроки и Нисины, потому что они были людьми высокого интеллекта и силы духа. Хотя они сами были выходцами из подводного флота, они знали, что императорский военно-морской флот считает своим ударным отрядом военно-морскую авиацию. Все стратегическое планирование исходило из принципа, что пилоты нашей военно-морской авиации, лучшие асы мира, способные выполнять задания днем и в самые темные ночи, в любую погоду, будут царить в воздухе над районом любого морского сражения или амфибийной операции. Такая тактика приносила успех в начальный период боевых действий императорского военно-морского флота. Но ныне, с потерей этих четырех авианосцев, инициатива была упущена. Американская судостроительная промышленность вскоре должна была изменить баланс сил в пользу наших врагов, если потеря этих авианосцев не будет каким- либо образом компенсирована.
Нисине и Куроки было известно, что выбранное ими оружие — малые подводные лодки — имеет много особенностей, ограничивающих возможности его применения. Их электродвигатели работали на аккумуляторном питании, что определяло предел их скорости хода. По сути дела, они представляли собой миниатюрные подводные лодки, каждая из которых несла только две торпеды. Будучи обнаружены и атакованы, они становились весьма уязвимыми, поскольку не имели возможности ни уйти на глубину, подобно обычным субмаринам, ни маневрировать с необходимой скоростью, уклоняясь от глубинных бомб. Не были они способны также уйти от врага в случае погони, как и не могли догнать и преследовать его. Их можно было применять только в прибрежных районах Японии или во вражеской акватории, причем обычной субмарине — носителю этих малых подводных лодок — требовалось чертовски много времени для того, чтобы всплыть, пересадить экипаж малой подводной лодки в нее и доставить ее как можно ближе к выбранной цели. Вместо этих малых лодок было необходимо какое-то другое оружие, более скоростное, более простое в применении, более мощное и обладающее куда большими шансами нанести реальный урон противнику. Требовалось потопить много вражеских авианосцев и транспортов, чтобы изменить
