— Катрин! Ну и впрямь стрекоза! Поспеваешь всюду, где тебя не ждут! Как не стыдно подслушивать!
— Скажи спасибо, что я не успела вытряхнуть пыль на ваши головы, мосье-то был без шляпы.
— Подслушивать нельзя! — настаивала на своём Люсиль.
— А я вовсе и не подслушивала! Молодой господин кричал, не стесняясь и не беспокоясь о том, слушают его или нет. Ну что ж, этот господин ничего себе, и собой хорош, и как одет! Просто щёголь. Фу-ты ну-ты!..
— Катрин, довольно! Скажи отцу, что я непременно зайду к нему в четверг.
— А Ксавье? Что передать Ксавье?
Люсиль не ответила, только отмахнулась. Ксавье тут ни при чём. Но её и самоё беспокоило свидание, неожиданно назначенное ей незнакомым молодым человеком. Правда, он племянник г-на Пьера, правда, она свидится с ним на квартире своего учителя. Но… Нет, нет, она отговорится мигренью и в четверг не пойдёт на урок. А до следующего раза этот молодой человек позабудет о её «друге», который сочиняет песни.
Глава десятая
Катрин выполняет поручение
Катрин высунулась из-под одеяла; розовое лицо её хранило следы недавнего сна. Она приподнялась на постели, нашарила ногой туфли и вскочила, ёжась от утреннего холода.
— Отец, вставай! Ксавье, соня, подымайся! — крикнула она, войдя в комнату, где спали отец и брат.
— Угомонись, Стрекоза! — бросил, не поднимая головы с подушки, Ксавье и ещё плотней закутался в одеяло.
— Угомонюсь, хорошо! А как же твои учёные Бойль, Мариотт и Лавуазье! Кто же без тебя будет изучать этих бедняжек? Что станется с законом о сжатии газов? — выкрикнула с весёлой насмешкой Катрин. Имена учёных дались ей нелегко, тем большее удовлетворение она испытала, перечислив их.
Девочка уже успела налить в глиняный таз воды и накинуть на себя домашнее платье, довольная тем, что добилась своего: Ксавье, хоть и неохотно, но послушался сестры, недовольно ворча, что она слишком много себе позволяет.
Франсуа тоже, не спеша, готовился вставать и что-то бормотал себе под нос.
Катрин между тем занялась разжиганием печурки. На улице ярко светило солнце, и занимавшийся февральский день обещал быть тёплым, но на чердаке дядюшки Франсуа было прохладно.
— Эх, поспать бы ещё! — ворчал Франсуа, натягивая чулки.
А Стрекоза, не теряя времени, бесшумно и проворно расстелила скатерть и поставила приборы. И вскоре на столе появились аппетитно поджаренный хлеб, молоко и масло.
— К столу! К столу! — звал её звонкий голосок.
Франсуа и Ксавье уселись за стол, а спустя несколько минут к ним присоединилась и Катрин.
Когда Ксавье собрался уходить, Катрин помогла ему собрать книги. Брат ласково взлохматил её кудрявые волосы.
— Ты девчушка ничего, только уж больно рьяно нас будишь! Не даёшь вволю поспать!
Катрин ничего не ответила, вновь занялась хозяйством и вдруг запела звонким голоском:
Песенка была хорошо знакома Ксавье. Её пела Люсиль. Со времени их последнего разговора, когда он почувствовал, что между ними возникло непонимание, прошло три недели. Но они были всегда на людях, и размолвка осталась неразрешённой.
Ксавье нахлобучил шляпу, бросил недовольный взгляд на сестру и, не попрощавшись с ней, как обычно, хлопнул дверью и побежал по лестнице.
— Чего это он разбушевался? — добродушно отозвался Франсуа. На его лице было написано недоумение.
Катрин ничего не ответила. Она прекрасно понимала, вернее, чувствовала, чем недоволен брат. Он не хотел, чтобы песенку, которую пела Люсиль, повторяла Катрин или кто-нибудь ещё. Но девочка и ухом не повела. Казалось, она целиком погружена в мытьё вилок и кастрюль. Она звенела ими некоторое время, потом приготовила овощи, чтобы их почистить. Но вдруг отбросила кухонный нож, подбежала к отцу, прижалась к его лицу щекой и спросила:
— Хочешь, расскажу тебе тайну?
— Какую ещё тайну?
— Тсс! Наш Ксавье влюблён!
— С чего ты взяла?
— Влюблён, влюблён, влюблён… — звенела Катрин. Довольная, она вернулась вприпрыжку к столу и принялась чистить картофель и морковь для супа.
— Что ты мелешь, глупая твоя голова! Да ты и сама не знаешь, что говоришь, и даже не понимаешь, что такое значит «влюблён».
— Прекрасно знаю… может быть… я и сама влюблена…
— Тебе в куклы играть надо, а не о любви говорить! — в сердцах крикнул Франсуа.
— Сердись не сердись, а то, что я говорю, правда.
— Да в кого же это он влюблён, по-твоему?
— Вот этого не скажу…
— Потому что и сама не знаешь, всё придумала…
— А вот знаю, в… Нет, не скажу, не скажу… — И для того, чтобы слова сами невзначай не сорвались с губ, она вытащила маленькое изображение мадонны, висевшее на дешёвенькой цепочке и спрятанное у неё на груди, приложилась к нему губами и с торжеством произнесла: — Обещаю тебе, святая матерь божия, молчать. Теперь ты сам понимаешь, раз я обещала мадонне, я буду нема как рыба.
— Тьфу! — раздражённо воскликнул Франсуа. — Чему только не научили тебя эти дурацкие кюре!
Он был озадачен, что случалось с ним каждый раз, когда ему надо было найти нужные слова, чтобы охладить религиозное рвение дочери. Он был вынужден отдать её в школу, содержащуюся католической церковью, потому что только такие школы были бесплатными. А, как известно, денег у Франсуа не было, и платить за учение Катрин он не мог. Он частенько высказывал при девочке свои взгляды — человека, свободного от исполнения обрядов, не посещающего церковь. Но запретить Катрин молиться и падать ниц перед изображением мадонны он не решался.
И теперь, не зная, что сказать, он добавил:
— Только и дела у твоей мадонны, что разбираться, кто в кого влюблён! И вообще это не разговоры для маленьких девочек!..
— «Маленьких»! Мне скоро четырнадцать! А мадонна! Мадонна-то святая, и образок тоже. А вот что у тебя на полке заткнуто? Тоже святыня? Веточка ивы, и только. А откуда она? Скажи, откуда?
Франсуа досадливо махнул рукой.
— Ах, Стрекоза, Стрекоза! Ничего-то от неё не скроешь. На каждое слово — двадцать в ответ.
А Катрин, лукаво поглядывая на отца, снова запела:
