фонд «Вознесение»!
Поодаль, на врытых лавочках, сидела выпивающая молодежь.
— Ты ее знал? — спросил юнец, он держал в руке банку пива. — Тогда выпей с нами.
Наполнил пластмассовый стаканчик и протянул мне.
— Эй, — сказала одна из его подружек, — не ты ли был ею спасен?
— Он! Он! Она его преобразила! До неузнаваемости! До полной отталкивающести! — загалдели наперебой диетологиня и вивисекторша.
Парень с банкой пива засомневался:
— По фигуре он вроде смахивает… Но лицо…
— Об этом и речь! Проявилась суть! Суть чужака!
— А мы… Какими только способами ее не сношали, — подхватил парень с длинным шарфом, намотанным вокруг шеи.
— Кого? — отпрянул я.
— Ту, которую хоронят…
Кто-то тянул меня за рукав. Блюзка. Тоже, значит, улизнула с панихиды. Повлекла меня в заросли сирени. Засмеялась:
— Ты думал: я — это она?
Задрала юбку. Крик, рванувшийся наружу, застрял в горле. Я увидел: ее бедра и ягодицы поросли густыми черными волосами. Из щетины спиралькой выбивался арбузный хвостишко. Я пробормотал:
— Поэтому тебя и не брал кипяток, не обожгла кислота?
— Да. Не берет ангелов, не берет и тех, кто с противоположного края. А потерявшихся, таких, как ты, корежит. — Игриво она грозила пальчиком: — Ну, будешь или не будешь? — Ее рот был похож на сладкий полумесяц. Кокетливо она льнула ко мне. — Я жду. — И притворно вздыхала. — Или не хороша? Ты стал бесподобен. Не хуже, чем он. Его хвост так возбуждающе скользит по ворсинкам…
Я грезил. Холодные руки обнимали меня, холодные губы прижимались к моему лицу — и было хорошо. А потом я приник к горячему, дурманящему телу и сказал, что готов стать причиной появления еще многих цесарочек, цесаревичей, каракатиц и ящеров.
