иллюзией, подменой этих чувств… Враньем… Которое их унижает, но они этого не хотят признать. Ибо оно устраивает их больше, чем истина… До чего мне повезло… Что я нашел, встретил свою Веронику…'
Я начисто забыл собственную цитату из второго, дополненного и исправленного издания 'Учебника Жизни для Дураков' — восточную мудрость, которой сам же руководствовался и поклонялся, которой призывал следовать других:
ГЛУПЫЙ ХВАЛИТ ЖЕНУ, А УМНЫЙ — КОНЯ.
Ах, как верно это подмечено! Бессловесный скакун и впрямь предпочтительнее словоохотливых притвор с накрашенными волосами и выщипанными бровями.
Контрольные вопросы. Что есть румяна, тушь для век, макияжи и завивки — если не притворство? Можем ли мы в связи с этим утверждать, что притворство есть вторая натура и суть женщины? Или не можем?
Дома я обрушил на Веронику поток восторженных всхлипов и возгласов. Она спросонья не могла взять в толк — чему я рад? Тому, что встретил того, кто намеревался отправить меня в мир иной?
Несмотря на поздний час, я принялся ей объяснять…
В чем, помимо эстетического выигрыша, был бесспорный плюс моей встречи с Маркофьевым? В том, что определенные и пресерьезнейшие уроки из общения с ним я несомненно извлек. Утром я записал на разлинованном листе бумаги:
а) ни в коем случае не покупать картины на аукционе в Сотби, т. к. их могут потом похитить;
б) ни в коем случае не устраиваться на работу с испытательным сроком, т. к. могут не заплатить и вышвырнуть;
в) ни в коем случае не производить водку заводским способом, т. к. могут обворовать и лишить всего;
г) не вывозить за границу российские купюры, т. к. могут убить.
Кроме того, — и это было уже мое личное достижение — я не без гордости констатировал, что научился держать язык за зубами. Да, я ведь не выдал Маркофьеву своего адреса и номера телефона. Не сболтнул лишнего! Не потащил его к себе. Этой типичной для своего полного глупостей и неудач прошлого ошибки я избежал! Еще чего не хватало! Звать его в гости! Зачем мне было это нужно? Я слишком хорошо помнил, чем закончилось его знакомство с Маргаритой. (Тем, кто забыл, напомню: она ушла от меня к нему! И не просто ушла, а дунула со скоростью ракеты. Усвистала, будто в забеге на стометровку.)
Нет, я слишком дорожил свалившимся на меня счастьем, чтобы вновь совершать подобный прокол.
Нынешнее время — не то, что прежнее. Помните, раньше? Люди обменивались визитами. Тебя пригласили в гости — и ты пригласи в ответ. (Во мне какое-то время жили эти атавистические предрассудки. А нужно — без них!) Тебя пригласили? И еще раз пригласят, не развалятся. А ты никому ничего не должен. Даже задумываться об этом не стоит! Это обременительно: помнить, кому и что надо возвращать.
Угадайте с трех раз, что впоследствии произошло:
а) Маркофьев исчез из моей жизни и больше не появился?
б) мы снова столкнулись с ним случайно через много лет?
в) мне самому пришлось от него скрываться?
Если вы тревожитесь, что он запропал, сгинул с моего горизонта, то — напрасно. Мне и ему предстоял целый каскад потрясений. Целый набор вихревых передряг. Целая серия смерчевых взлетов и падений. От застолья с Клаудией Шиффер до миллионного выигрыша в казино. От заплыва по реке Янцзы — до купания в шампанском 'Вдова Клико'. От покупки острова Корсика до продажи острова Святой Елены.
И напрасно я убеждал себя, что хорошо усвоил его уроки. Напрасно ликовал, считая, что не совершил прежнего главного непростительного головотяпства.
Да, я вроде бы твердо помнил, что не оставлял Маркофьеву адреса. Или нетвердо — после выпитого в неизмеримых количествах 'раствора'? Как тогда он сумел меня разыскать?
Он приехал внезапно, ночью, трезвонил в дверь, поднял из постели меня и Веронику, бил себя кулаком в грудь и кричал:
— Да, я мразь, я скотина. Но согласись: лучше хоть какая-то скотина, чем никакой. Любой крестьянин подтвердит. К тебе ведь никто кроме меня не ездит, факт…
(Попутное пояснение. Есть слова, которые почему-то считаются ругательными. Скотина, например. Почему, с какой стати о них, об этих словах, так плохо думают? Скотиной в деревенских хозяйствах называют коровок, козочек и овечек… Полезных животных, которые, если вдуматься, гораздо полезнее людей. Они дают молоко. А что дают люди? Я предложил бы считать слово 'скотина' комплиментом. По отношению к некоторым — уж точно).
Вероника смотрела на него возмущенно. Но с интересом. А я должен был признать его правоту: никто, кроме него, меня не навещал, никому я не был нужен.
— Нальешь рюмку? — миролюбиво спросил он.
Мог ли я ему отказать?
Ну, а в чем он каялся, блестя глазами, я понял несколько позже. Когда очередной раз потерял его. Оплакал и похоронил. Когда обнаружил, что с полки пропал 'Учебник Жизни для Дураков'. Когда, вскоре после обнаружения пропажи, перелистал этот свой труд — изданный миллионным тиражом без моего ведома и согласия.
Он громко базланил, теребя меня, не вполне очнувшегося:
— Ты чего такой вялый, будто тебя во сне зачали? Наливай быстрей!
И, когда как следует выпил и закусил, произнес:
— Ничего не поделаешь, дружба — понятие круглосуточное.
На Маркофьеве в ту ночь были кривобокий плащ с нашивкой на груди — 'Чанел', немыслимые, в бурых подтеках, джинсы с лейблом 'Супер райфл' и похожие на лапти кроссовки с яркой нашлепкой 'Рибок'.
— Даже не представляешь, как ты мне помог, — говорил он. — Когда увиделись на Арбате и я разглядел твой убогий костюм… А уж запах рижского одеколона стоял у меня в комнате неделю. Тут мне и ударило в голову…
— Что ударило? — спросил я.
— Поехать на рынок, — ответил он. — И накупить подделок. Под хорошие товарные знаки. — Он загадочно улыбнулся. — Подделка должна выглядеть хорошо. Убедительно. Фирменно.
Он рассказал, что гонит из Узбекистана хлопок в Польшу, там его обрабатывают, и в Россию возвращается уже готовый английский и итальянский, с лейблами, текстиль.
— Не понял, — сказал я. — Из Польши — английский и итальянский? Минуя Рим и Ливерпуль?
— Чего тут не понимать? — разозлился Маркофьев. И покрутил пальцем у
