По лицу Маркофьева-младшего скользнула тень.
— У меня есть городская квартира… И не одна…
— Я в курсе. Но до двенадцатого этажа никакая лестница не дотянется и не достанет!
— Планерка закончена! — объявила главная редакторша (и мать пострадавшего).
Материал был опубликован. Двенадцатый этаж заменили шестым. А пожарную машину — вертолетом.
Маркофьев-внук стал ходить в камуфляжной форме и военных сапожищах. На боку красовалась кобура. Вход в его кабинет охраняли четверо дюжих молодцов. Он страшно рисковал собой — ради родной газеты. Маркофьев-основоположник мог гордиться таким самородком!
Я же получил через курьера уведомление об увольнении. Добившись аудиенции главной редакторши, я услышал:
— Мне нужен слаженный коллектив единомышленников, отщепенцы и маловеры мне не нужны.
С каким стыдом вспоминал я впоследствии те пафосные монологи, которые произносил, поучая всех вокруг… В то время, как сам должен был еще столькому научиться!
Конечно, я жил неправильно!
Иное дело — поставленный наблюдать за нравами редакции и сообщать о них Маркофьеву детектив Марина. Этот назначенный в швейцары надзиратель освоился с ситуацией весьма быстро. Когда ему привозили пачку свежеотпечатанных газет, которые он должен был бесплатно и в неограниченном количестве раздавать сотрудникам, ушлый комбинатор тут же прятал тираж в шкаф и расщедривался строго на один экземпляр в каждые руки, да и то благодетельствовал лишь симпатичных ему просителей. Тот, кто был к швейцару непочтителен или не пользовался его расположением, свежей прессы не получал. На дармовом и, в сущности, никому не нужном, бросовом материале, пустяковом факторе, Марина ухитрился построить сложнейшую систему взаимозависимостей, потачек и лишений.
Меня из редакции попросили, зато для прочих маркофьевских сподвижников дела в полиграфическом бизнесе складывались как нельзя более удачно.
Овцехуев сделался астрологом, получил диплом об окончании кембриджской школы звездочетов и выступал со всякого рода прогнозами в отпочковавшихся от основной газеты дочерних и сыновних изданиях — женских, мужских и семейных — предрекая Маркофьеву большое политическое будущее и пугая граждан близким концом света и грядущим потопом. (Благодаря таким заклинаниям пресса и находит спрос.)
Овцехуев также составлял личные гороскопы, диагносцировал всем желающим карму и читал лекции о наследственном грехе, за который потомки преступников и негодяев расплачиваются аж до седьмого колена.
Моржуев, после того, как был пойман возле взорванного дома с набором тряпья из маркофьевского 'дьюти-фри' и дал подписку о невыезде, тоже расширил сферу профессиональной деятельности: обрел статус дипломированного психоаналитика по интимным вопросам. Щедро делился данными о влиянии секса на продолжительность жизни и развеивал мифы о врожденной импотенции. В предназначенном для патриархальных кругов цветном ежемесячном журнале 'Домострой и огород' и религиозном вестнике 'Ты мне Лазаря не пой' (оба — детища Маркофьева) вел колонки, где приводил подробные сведения о том, что дольше тянут бренное существование женатые мужчины А в ориентированном на холостяков игривом таблоиде 'Постельные радости' (тут ему была дана на откуп рубрика 'Уголок между ног') неопровержимо доказывал: залог долголетия — в частой смене партнеров и партнерш.
Еще многие Маркофьевы занимали множество других заметных и не очень должностей.
Один был директором кладбища. До этой должности он дорос, похоронив, то есть 'закопав', как он выразился, не одну тысячу почивших сограждан. Он с огромной радостью отстегнул на папины нужды внушительную сумму.
Другой Маркофьев (с ним я тоже встречался) занимался выпуском томатного кетчупа из яблочной пасты. Так было дешевле. Он тоже не скупился и ради папы готов был на значительные траты.
— Главное, чтоб папуля пришел к власти, — говорил он. — Тогда мы все будем зарабатывать еще больше…
Третий Маркофьев, принявший на свои плечи груз финансовой ответственности, возглавлял мясокомбинат. В момент нашего знакомства он пребывал в приподнятом настроении, поскольку заключил удачную сделку с немцами — они гнали ему вагонами зараженную бешенством говядину, а он производил из нее дорогую колбасу для обеспеченных слоев и недорогую — для обедневшего населения. Ожидая, пока он освободится и меня примет, я прохаживался по громадному цеху, где в огромных чанах огромные поршни мешали фарш. По полу и ободам чанов и даже по движущейся конвейерной линии разгуливали жирные коты и упитанные крысы. Между собой они не ссорились — из-за чего, если те и другие могли набить брюхо в любой момент? Изредка крысиный хвост или кошачья лапа попадали в сочленение конвейерной цепи — и тогда мяучаще-завывающего беднягу или пищащую бедняжку утягивало в перемалывающий агрегат.
— Часто такое случается? — спросил я у добродушного рабочего, присматривавшего за тем, чтобы фаршевая масса не перевалила через край емкостей.
— Часто ли? — улыбнулся он. Вытер руки о длинный клеенчатый фартук и, подхватив проходившего мимо кота, бросил его в чан.
У меня глаза полезли на лоб. Я с трудом дождался появления начальника. И бросился к нему.
— Знаете, что сейчас произошло? — стал ябедничать я. — Только что этот человек бросил в мясорубку кота!
— Не может быть, — рассмеялся Маркофьев-мясник.
— Я своими глазами видел!
Мы подошли к добродушному рабочему в фартуке.
— Я? Бросил кота? Как вам такое могло прийти в голову? — искренне изумился он.
Маркофьев-мясник посмотрел на меня с укором.
— Ну и шутки у вас…
И предложил пойти в буфет — выпить стаканчик-другой свежей крови.
…Четвертый Маркофьев возглавлял культурно-массовый сектор общества слепых и глухонемых…
Пятый… Десятый… Сотый…
Что проку перечислять всех… Это был могучий отряд, непобедимая рать, несокрушимый бастион…
Практически во всех сферах жизни, где мне доводилось очутиться, — процветали, преуспевали, мельтешили, объегоривали, добивались новых успехов и приумножали славу своего отца — Маркофьевы, отпрыски моего друга, верные продолжатели и последователи его дела.
