Увы… Я пока не мог разобраться в принципе действия своего собственного рассудка… Чего уж было плутать в чужих потемках!
Он же продолжал меня словно бы поддразнивать, заявляя непостижимое:
— Было время, когда я не просекал, что деньги просто валяются под ногами. Наклоняйся и собирай… Греби. Этими самыми ковшами…
— Тебя, наверно, интересует, за что меня хотели шлепнуть и в итоге шлепнули? — спрашивал Маркофьев. И, хотя я никоим образом не проявлял любопытства и не задавал лишних вопросов, он пустился в пересказ трагических событий. — Да, напоминание о твоей книге вдохнуло в меня новые силы. Окрылило. Я вспомнил, каким был раньше. В юные годы. И решил тряхнуть стариной. Ее издание принесло мне гроши. Но их хватило, чтобы закупить в Японии коробки для японских телевизоров. — Я воззрился на него с удивлением, а он продолжал. — Ерундовое дело, зато в Польше их покупали с большой охотой. — Я опять посмотрел на него изумленно, а он опять ответил с подкупающей откровенностью. — Там ведь налажено производство еще и псевдояпонской техники: магнитофонов и телевизоров. Потом в Бангладеш я запустил линию по производству американских джинсов. И гнал их в Китай. А одежду от Труссарди, Версаче и Ив Сен Лорана, которую мы строчили на фабриках в Тай-Пее и Нижнем Тагиле, поставлял в Штаты… Затем нашлось более интересное применение моим способностям. Из Германии в Россию чего только не везут! Но меня привлекли пиво и сигареты. В Польше — опять-таки в обмен на японские коробки — мне позволяли невинные шалости: вместо следующих из неметчины опломбированных вагонов с сигаретами и цистерн пива, я цеплял к составам такие же опломбированные, но содержащие несколько другую консистенцию товара контейнеры. При этом сертификаты оставались настоящие, прежние. Бедные фрицы-коммерсанты, приезжая в Россию и пробуя свое пиво, кривились и ничего не могли понять.
Голова шла кругом от хитросплетений его жизненных перипетий. А он, скромно потупясь, повествовал, что выпускал еще и журнал под названием 'Вестник стеклотары'.
— Издание для заводов и фабрик. Виды и колибры бутылок, — терпеливо и доброжелательно, как и следует общаться с подобными мне недоделанными тугодумами, растолковывал Маркофьев.
А еще торговал пищевыми добавками для похудания. В сутки они сжигали в организме до восьми килограммов жира и углеводов. (Я живо вспомнил наш вечер в его московской малогабаритке и закусывание 'раствора' черной икрой и отсутствовавшим маслом).
Подвизался мой друг и на ниве производства косметики.
— Какую только дрянь мы ни заливали в пузырьки, какую только гадость ни закачивали в тюбики! Все разлеталось. Несмотря на нищету населения. Потому что женщина скорее будет голодать, чем откажет себе в покупке молочка для век, лосьона для разглаживания морщин, шампуня и ополаскивателя в одном флаконе, после которого ее жиденькие локоны якобы приобретут пышность и мягкость… Ну разве бабы не дуры?
Я слушал его, разинув рот. Мне было чему поучиться.
— Сейчас вся Франция пользуется моими дезодорантами, одеколонами и туалетной водой, — докладывал он. — А в Египте я приступил к строительству новой группы пирамид… И это только начало. Настоящие свершения ждут нас впереди.
Конечно, легче легкого было усомниться в его рассказах. Но зачем, с какой стати я должен был подозревать и сомневаться? К тому же факты упрямо кричали обратное: он побывал везде, все знал, все испытал, все мог и превозмог, со всеми был знаком!
Когда мы ненадолго заглянули в Бахрейн — полакомиться баранинкой и съесть венгерский гуляш, то, совершая моцион после трапезы, от нечего делать свернули на рынок. Маркофьев переборщил в принюхивании к рассыпанной по прилавкам траве и сушеным плодам, торговцы набросились на него, желая поколотить и, быть может, даже прогнать подальше от палаток и навесов — и таким образом наказать за излишнюю привередливость, он же остановил их осеняющим движением руки и сказал примирительно:
— В чем вы виноваты, братья? Что отцы ваши и дети молились вне храма?
Они зашумели, недовольно и нестройно, как рассерженные пчелы, а старший из них выступил вперед и спросил:
— О чем ты толкуешь, чужестранец?
Маркофьев приложил ладонь к груди и сказал:
— Как же, братья… Я узнал вас… В Кировабаде… В Хиве… В мечети был устроен исторический музей, и ваши предки и родственники расстилали коврики на площади и совершали намаз под открытым небом…
Азербайджанцы, а это оказались они, смотрели на него влюбленно.
— Ты был в Гяндже?
Он утомленно кивал.
Мешок лаврового листа нам после той беседы отсыпали бесплатно — в знак уважения и на память.
Да, все-то он знал, все предвидел, для каждого мог найти ласковое и необходимое слово.
— Когда ты успел везде побывать? — спрашивал я. — И обо всем выведать?
Он загадочно улыбался.
Или говорил:
— В Узбекистане два самых популярных имени — Марсель и Мадрид…
— Однажды, дело было в Шотландии, рассказывал он, — член научной делегации, которую я возглавлял, серьезная женщина, сошла с ума. Буквально трехнулась. Спятила, увидев их магазины. А по их законам сумасшедший должен остаться на излечении в Англии. Меня вызывают в наше посольство и говорят: 'Вы член партии? Вы должны увезти ее назад в СССР. Предупреждаем, что если вы будете в аэропорту задержаны, вам грозит местная тюрьма.' Ну, и зачем мне все это было нужно? А баба, которую надо сопровождать, разделась и лежит на газоне. Вблизи отеля. Хорошо, у них на обнаженную натуру внимания не обращают…
— Ну и как ты? — спрашивал я.
— Довез… Партийное поручение надо выполнять… Но следующую делегацию повез уже в Италию. В Италии сумасшедших домов вообще нет. Трехнутых лечат родственники…
Вспоминались студенческие годы.
— Скучно встречать Новый год, если заранее известно: кто и куда придет и что будет на столе, — говорил Маркофьев. — Нет, нужно изобрести что-то неожиданное, запоминающееся, непредсказуемое…
И он предлагал уехать в какой-нибудь город, где ни у кого не числилось друзей и знакомых и неясно даже было — сумеем ли мы отыскать гостиницу, поселиться в ней и хватит ли денег заплатить за постой… Перед нами маячила перспектива встречи Нового года на вокзале, на улице, в подворотне…
Но все и всегда устраивалось наилучшим образом: тех, с кем встречался в поездах, самолетах, незнакомых городах — Маркофьев превращал в своих лучших друзей… Таким
