Необычность положения чувствовали все на эскадре. Старый слуга Ушакова Федор долго стоял на баке, согнув козырьком ладонь и защищаясь ею от солнца. Пестрота пролива, переполненные людьми лодки, гортанный говор и крики явно озадачивали его. Он бормотал, обращаясь к самому себе:
– Приятели-то приятели, а как бы в темном месте по темени не хватили.
Политики императора Павла Федор не одобрял, полагая, что туркам никак верить нельзя.
– Пропустить флот они пропустят, а как надо будет домой идти, так и двери на замок… И выкручивайся, как знаешь, – рассуждал он.
Матросы вполголоса обменивались впечатлениями. Густые брови парусника Трофима шевелились, когда он оглядывал берега Босфора.
– Кто его знает, как обернется, – тихо говорил он соседям. – Да только как бы ни обернулось, а Федор Федорович российского флота сгубить не даст. Он, братец ты мой, сам все замки сорвет, коль добром не отопрут.
Паруса «Святого Павла», как облака, плыли над шумной и веселой бестолочью рейда у местечка Буюк- дере. Солнечный свет падал на пролив, словно золотая завеса. Мимо проплывали горы с крепостными башнями, долины, превращенные в сады, и великолепные виллы иностранных послов, скрывавшихся сюда летом от пыли и зловония турецкой столицы, а также от частых вспышек чумы, посещавшей сказочный и грязный Стамбул.
Эскадра то скрывалась в тени берега, то снова купалась в каскадах яркого трепещущего света.
Наконец были отданы якоря, и на борт «Святого Павла» поднялся русский посланник в Константинополе Василий Степанович Томара.
После первых приветствий, поклонов и приятных слов, выражавших взаимное удовольствие от встречи, Томара оставил сопровождавших его чиновников на попечение офицеров и решительно повлек адмирала в каюту. Там он тотчас сдвинул поближе два кресла, заботливо усадил Ушакова и свободно расположился сам, вытянув здоровые ноги, похожие на опрокинутые бутыли. Человек этот везде был дома, и не гостем, а хозяином, и в первую минуту у адмирала сложилось впечатление, что не Томара приехал к нему, а он к Томаре, и когда придет время, надо будет удалиться. Но пышущий здоровьем посол глядел на него с полной уверенностью, что и Ушакову приятно, и ему самому еще приятнее, и что «все идет к лучшему в этом лучшем из миров».
– Вы не поверите, как я рад вашему прибытию, – живо сказал Томара. – Меня по десять раз на день спрашивали, скоро ли вы придете, такого страху нагнали на всех неистовые французы.
– Вряд ли это удивительно, если принять во внимание, сколько земель уже покорено ими, – отвечал Ушаков.
– Да, но вот вы не трепещете, а еще надеетесь отнять у них сии земли?
Томара потянулся к столу, взял перо, сунул конец его в рот и начал жевать.
– Впрочем, страхи перед Бонапартом, – сказал он, подразумевая султана, – стали менее болезненны после Абукира. Вам, вероятно, еще неизвестно, что лорд Нельсон разбил французский флот при реке Ниле?
– Что вы говорите? – воскликнул Ушаков. – Я знал только, что адмирал Нельсон был послан в погоню за французским флотом.
– Ему не удалось, к сожалению, настичь французов на пути в Египет, Бонапарт успел высадить свои войска и двинуться вглубь страны.
– Это была, вероятно, одна из величайших баталий! – воскликнул адмирал. – Расскажите мне все, что вы знаете об Абукире.
Томара усмехнулся:
– Я привык к баталиям иного рода. Мне известна тактика королей, министров и послов, но я ничего не знаю о тактике морской. Я лишь подвожу итоги. А потому могу вам сообщить, что из тринадцати французских кораблей и четырех фрегатов девять досталось англичанам. Три корабля потоплены своими командами, адмирал Брюи убит. Но отряд французских кораблей под командой адмирала Вильнева ушел, ибо поврежденные корабли англичан не могли его преследовать. Армия Бонапарта более не угрожает Индии.
Томара, как следовало понимать из его слов, считал, что тактика моряков играет лишь служебную роль по сравнению с всеобъемлющей тактикой дипломатов. Одним надлежало умирать, другим подводить итоги.
– Я бы все-таки хотел знать все подробности этого славного дела, – сказал адмирал. – Оно меняет первоначальное направление наших усилий.
Томара, уже начавший грызть второе перо, скосил глаза на Ушакова.
– Вы приобрели на морях соперника талантам вашим, – лукаво проговорил он.
Но то время, когда Ушаков желал славы, уже прошло. Ему нужно было только, чтоб ни свои, ни чужие не мешали ему делать то, к чему он был призван. Если б даже Кушелев или Мордвинов приписали себе его успехи, он отнесся бы к этому равнодушно. Он мог бы сказать любому из них: «Бери, если ты сам нищ и убог, я могу дать тебе любую подачку, потому что владею многим». Тем менее адмирал мог завидовать чужим успехам.
– Всем талантам достаточно места под солнцем, – ответил Ушаков спокойно. – Адмирал Нельсон станет соперником моим лишь в том случае, когда действия его будут несовместимы с интересами нашего отечества.
– Как скоро случится это, по вашему мнению?
– Я не хотел бы пророчествовать дурно, – ответил адмирал. – Но, может быть, когда эскадра моя выйдет из Буюк-дере к Ионическим островам, это будет неприятно нашим славным союзникам. А ведь мы пойдем к Ионическим островам, не так ли?
Томара улыбнулся, как улыбаются люди, довольные своей проницательностью.
– Ионические острова – ключ Адриатики, – заметил он.
– А посему ключ этот не должен находиться в руках какой-либо державы, – договорил Ушаков. – Островам этим надлежит быть свободными, и свободу их обеспечит союз России и Турции.
– Много рук тянутся к этому ключу, дорогой адмирал, – произнес со значением Томара. – По моим сведениям, помимо англичан, император австрийский мечтает о том же. А что касается его величества султана, он бы хотел видеть Ионические острова присоединенными к Турецкой империи. Али-паша из Янины тоже косит одним глазом на Корфу.
– Следовательно, – заключил Ушаков, – задачей нашей будет склонить Блистательную Порту признать эти острова независимыми. Средиземное море – общий коридор в мир. Здесь все должны чувствовать себя в одинаковой безопасности.
– Да, но предмет сей весьма деликатен, – согласился Томара и перекинул свое тело на другую сторону кресла, ближе к адмиралу. На губе его висели пушинки от пера, которые он пытался сдуть. – До общей конференции союзников вы можете обсудить этот вопрос с турками, с рейс-эфенди[15] и еще кое с кем. Здесь очень нуждаются в помощи вашей. После тех ударов, что вы нанесли туркам на море, султан не надеется на свой флот.
– Понимаю вас, Василий Степанович.
– Здесь все очень ненадежно, – помолчав, продолжал Томара. – Сам султан весьма переменчив и не тверд. При виде опасности он теряет всякое самообладание, и тогда горе его министрам. Всем, кроме Гуссейна… Этот никогда невиновен, хотя бы низверглась в пропасть вся империя. Впрочем, я не виню султана ни за его неразумные милости, ни за его гнев. Положение в самом деле нерадостное. Французы продвигаются в Египте, виддинский паша продолжает бунтовать, и нет надежды, что он будет скоро усмирен. Алжир и Тунис висят словно на нитке, и вот-вот нить оборвется. В Янине сидит небезызвестный вам Али-паша, и султан никогда не знает наверное, может ли он считать эту провинцию своею. А уж ежели султан не знает, кто из нас может знать? В таком грустном положении султан, не уверившись в готовности государя нашего помочь ему, не решался объявить войну Франции. Он вызывал меня дважды, ища во мне утешения.
Томара опять усмехнулся. Ему было приятно, что венценосцы могли искать у него утешения.
– Я советовал не медлить, ибо желания государя нашего были ясны, – сказал он, давая понять, что действовал самостоятельно, хотя на деле был очень осторожен и, не имея указаний императора, никогда
