Русский апокалипсис

секретаршей.

В своей сексуальной связи с секретаршей начальник отчасти уподобляется творческим знаменитостям: писателям, художникам, актерам, а теперь и телеведущим, которые привычно спят со своими поклонницами. Но как поклонница не станет звездой, так и секретарша не станет начальником. В результате, по причинам мужского характера, начальник начинает думать о новой связи, и секретарша остается в дурах. Вот тогда она и жалуется народу на то, что стала жертвой.

Что не позволено секретарше, то позволено молодой актрисе — другой, по мнению народа, жертве насилия. Молодая честолюбивая актриса испытывает интерес к режиссеру, от которого зависит ее успех. Он если не ее кумир, то, по крайней мере, мастер. Сегодня женщина, играющая в кино, боится секса не больше, чем мужчина, который его снимает. Кто кого здесь укладывает в кровать — это очень индивидуально. С этической точки зрения, такой обмен интересов похож на случай начальника и секретарши. Но здесь больше нюансов. Молодая актриса, пробившись, может сама стать знаменитостью и уйти к другому режиссеру, сделав больно бывшему покровителю.

Свободные профессии вообще отличаются эротической жестокостью. На этом поле женщины обманывают мужчин не реже, чем мужчины — женщин. Так что лучше, наверное, быть начальником. Хотя скучнее. А уж совсем скучно быть народом, который мрачно следит за начальниками и режиссерами, справедливо подозревая их в мужском безобразии.

Кому ты, в сущности, нужна?

Орлеанская девственница, она же Жанна д'Арк, была нужна Франции как знамя победы, но она, по всей видимости, не была нужна Англии. Иначе англичане не сожгли бы ее на костре. Жанна д'Арк, не жди аплодисментов от англичан! Своим врагам ты полезна только как пепел.

Лобковый Версаль

Что делать с женской красотой? Во всяком случае, красна девица не стала на Руси объектом поклонения. В национальном сценарии ее наделили скромностью и предложили сыграть пассивную роль кандидатки в невесты. Свадьба, первая брачная ночь, а дальше — тьма! Трафаретные роли жены, матери, старухи. Красота как «страшная сила», действительно, отпугнула мнительных мужчин: не влезай, убьет! А что там еще? Мать-сыра-земля — такой влажный образ языческой матери не назовешь эротическим. Шли века. Блок как лидер русского символизма определил божественный статус женщины — вечная женственность. Но статус оказался слишком туманным. В общем, при отсутствии ориентиров, русская девушка до сих пор начинает с нуля.

Что мы имеем? Эротическая красота стала для нее главным средством самоутверждения и покорения мира. В этом есть вызов, опора только на себя, плюс неуверенность в себе как личности. Все это отражается в ее одежде. Иностранцы, побывавшие в Москве, говорят, что наши женщины преподносят себя, прежде всего, как сексуальный объект. Пожив все лето попеременно в Москве и Париже, я обратил внимание, что, когда я возвращаюсь домой, на улице, в магазине, кафе, кино — где угодно женский мир колыхается гораздо более явственно, чем в Париже. По сравнению с «нашими» парижанки в одежде — монахини «умеренности и аккуратности». Здесь всё плывет, рябит, переливается, подтанцовывает, задорно хлюпает. Здесь все в поиске. На мужчин, как в песне, смотрят искоса. Одежда так же азартна, как жизнь. Мне нравятся рискованные мечты этого пламенного девичьего казино. Наши девушки — без границ. Может показаться, что, выставляя себя на показ, они предлагают, не теряя времени, продолжить человеческий род; затем и родилась, чтобы родить, но это обманчивое мнение. Русская эротика крайне эгоистична, заточена под себя. Кроме того, если на поверхности «цирк зажигает огни», то подспудно это — вид обиженной, подозрительной эротики: то ли ее обладательницу не раз обманули, то ли скверно воспитывали.

Французская мадемуазель влита в свою одежду. Степень обнаженности не имеет значения: она одета даже на средиземноморском пляже, где, болтая юркими сиськами, играет в мяч. Сигнал, который она подает мужчине, говорит о ее элегантности и вкусе. Эти качества и заявлены тайными знаками ее эротики. Воспитание считается в этом случае врожденным.

Но есть и другая позиция. На Западе развелось много женщин, которых можно назвать противоречием в себе. Они убрали из своей одежды всякий намек на себя как сексуальный объект: такими туристками набит Лувр. Джоконда в недоумении смотрит на их обвислые футболки и ветровки. «Они хотят выдать себя сначала за человека и только затем — за женщину, — размышляет Мона Лиза. — У некоторых это отлично получается — даже странно, что они не пользуются парижскими писсуарами».

Зато наша красотка выпадает всем телом из своей одежды: одежда едва удерживается на ней. Она покажет вам не только пупок, но и весь живот:

— На, смотри! Чего уставился?

Лобок только зрительно остается прикрытым. С лобком она работает не покладая рук: в отличие от Востока, где бреют всё, и Запада, где бреются прагматично, у нас не лобки, а шедевры парковой архитектуры. Лобковый Версаль.

Эротический удар француженки целенаправлен. Он предназначен не всей улице, а человеку, с которым она идет сегодня вечером в ресторан. Тут она подчеркнет свои прелести, от всей души покажет свою грудь. Наша браконьерка забрасывает большую сеть и глушит мужика гранатой (авось, кто попадется) — француженка ловит на спиннинг. Француженка думает, что выставлять себя всем и каждому в качестве сексуального объекта — it's cheap! Хорошо ей так рассуждать! Западные женщины изначально более защищены. Их эротическая игра определена столетиями. Рыцарские турниры, культ Святой Девы Марии упакованы в их коллективном и индивидуальном подсознании. А здесь идет бум неведомой, нежданной жизни. Им там не нужно яростно конкурировать со своими подругами, чтобы, отодвинув от себя бесполезных мужиков, привлечь того, кто обеспечит нормальную жизнь. Нет, наша готова любить бескорыстно, но не выходить же замуж за Петю, который живет в Рязани! Курам на смех! Однако чем больше она укрепляется в жизни, чем меньше ее муж похож на Петю, тем реже сваливаются с нее шмотки. Словно маятник, она уходит в другую крайность: консерватор во всем! Умная женщина проживает здесь то же самое, хотя и менее утрировано: страна-то на всех одна.

Материнство

— Ты присутствовал при родах?!

— Да. В общем, так получилось.

Я почти что оправдываюсь. Чувствую недоверие. В Москве почему-то надо давать объяснения по каждому поводу своей жизни. Тем более присутствие при родах! Иначе подумают, что мы из родов сделали хеппининг, фотосессию. А это, естественно, не хорошо, не красиво. Но на самом деле это было случайно. Не запланировано. Доктор заранее спросил меня:

— Вы будете присутствовать?

Мы с Женькой переглянулись.

— Не знаю. Я не уверен.

Где-то рядом, да, но за дверью.

Это было в Париже. В кабинете доктора Марка Лялё. Он сменил тему:

— Как хотите назвать?

— Не скажем.