К Вам у меня оч<ень> и оч<ень> большая просьба: с одними и теми же словами, как и в старых письмах, когда поедете, дайте, ради Бога, денег моей сестре. Если нет у Вас, у отца Вашего или еще у кого-нибудь, то попросите Сашку и Мариенгофа, узнайте, сколько дают ей из магазина.*
Это моя самая большая просьба. Потому что ей нужно учиться, а когда мы с вами зальемся в Америку,* то оттуда совсем будет невозможно помочь ей.
Самые лучшие пожелания и тысячу приветов передайте Ирме. Нам кто-то здесь сбрехнул, что вы обкомиссариатились.* —?
Приезжайте. Отпразднуем. О том, чтобы Вы выезжали, Вам послана телеграмма. Ехать нужно в Берлин, а оттуда Вас доставят «заказным» в Париж или Остенд.
Вот и все. Поговорим больше, когда увидимся.
Езжайте! Езжайте. Дайте денег сестре. Возьмите стихи у Мариенгофа, адреса и много новых книг. Здесь скучно дьявольски.
Любящий Вас
С. Есенин.
Мариенгофу А. Б., июль-август 1922
А. Б. МАРИЕНГОФУ*
Не ранее 20 июля — не позднее начала августа 1922 г. Париж
Дура моя — Ягодка! ты тоже сволочь из сволочей. Как тебе не стыдно, собаке, — залезть под юбку и забыть самого лучшего твоего друга. Мартын — это одно, а я другое. Дюжину писем я изволил отправить Вашей сволочности,* и Ваша сволочность ни гу-гу.* Итак, начинаю. Знаете ли Вы, милостивый государь, Европу? Нет! Вы не знаете Европы.* Боже мой, какое впечатление, как бьется сердце… О нет, Вы не знаете Европы!
Во-первых, Боже мой, такая гадость однообразия, такая духовная нищета, что блевать хочется. Сердце бьется, бьется самой отчаяннейшей ненавистью, так и чешется, но, к горю моему, один такой ненавистный мне в этом случае, но прекрасный поэт Эрдман сказал, что почесать его нечем.*
Почему нечем, РАЗЗ-эт-твою, я готов просунуть для этой цели в горло сапожную щетку, но рот мой мал, и горло мое узко. Да, прав он, этот проклятый Эрдман, передай ему за это тысячу поцелуев и скажи, что у такого юноши, как я, недавно оторвался маятник от циферблата живота.* Часовой механизм попортился.
Да, мой друг рыжий, да! Я писал Сашке,* писал Златому,* и вы «ни тебе, ни матери».* Теперь я понял, понял все я. Ах, уж не мальчик я давно. Среди исканий Безпокоя Любить поэту не дано.*
Это сказал В. Ш., по-английски он зовется В. Шекспиром. О, я узнал теперь, что вы за канальи, и в следующий раз вам как в месть напишу обязательно по-английски, чтоб вы ничего не поняли. Да, напишу обязательно will hawe happy impression*
и подпишусь
Sergei Jessenin.
Что? Съели?
Ну, так вот единственно из-за того, что вы мне противны, за то, что вы не помните меня, я с особым злорадством перевел ваши скандальные поэмы на англи<йский> и франц<узский> яз<ыки> и выпускаю их в Париже и в Лондоне в кол<ичестве> 6000 экз.* А чтоб вас больше оскандалить, подкупим газетных рецензентов. Уж они вам покажут е…. в… м…..
В сентябре все это вам пришлю, как только выйдут книги. Мил Государь! Прошу тебя не оставить втуне за Не. бо… просьб моей сестры.* Делай ей гадости и словом и делом. Адрес мой для того, чтобы ты не писал:
Paris, Rue de La Pompe, 103.
Где бы я ни был, твои письма меня не достанут.
Есениной Е. А., 10 августа 1922
Е. А. ЕСЕНИНОЙ*
10 августа 1922 г. Венеция
Завтра из Венеции еду в Рим, а потом экспрессом в Париж. Послал тебе три письма, и никакого ответа.*
Вот что, Г<оспо>жа хорошая: во-первых, Шура пусть этот год будет дома, а ты поезжай учиться. Я тебе буду высылать пайки, ибо денег послать оч<ень> трудно. Все буду слать на адрес Козьмы Алексеевича.* Сам же я в сентябре заливаюсь в Америку и вернусь через год.*
Слушай, что я тебе говорю: пайки эти исключительно тебе, чтоб ты могла жить. Зря не транжирь.
Относительно денег нажимай всегда на Мариенгофа или Сахарова. О посылках, что я тебе высылаю, не болтай. Они будут думать, что это для тебя достаточно, и потому ты тогда не выжмешь из них ни гроша. Мар<иенгоф> и Сах<аров> люди оч<ень> хорошие, но в такое время им самим тяжело.
Живи и гляди в оба. Все, что бы ты ни сделала плохого, будет исключительно плохо для тебя; если я узнаю, как приеду, что ты пила табачный настой, как однажды, или еще что, то оторву тебе голову или отдам в прачки. Того ты будешь достойна. Ты только должна учиться, учиться и читать. Язык держи за зубами. На все, исключительно на все, когда тебя будут выпытывать, отвечай «не знаю».
Помимо гимназии, ты должна проходить школу жизни и помни, что люди не всегда есть хорошие.
Думаю, что ты не дура и поймешь, о чем я говорю. Обо мне, о семье, о жизни семьи, о всем и о всем, что оч<ень> интересно знать моим врагам, — отмалчивайся, помни, что моя сила и мой вес — благополучие твое и Шуры.
Письма мне пиши на адрес:
Пиши заказными. Адрес обязательно по-французски. Где бы я ни был, оттуда мне всегда перешлют, даже и в Америку. Привет всем. Целую, твой Сергей. Венеция — Лидо.
Отцу и матери тысячу приветов и добрых пожеланий. Им я буду высылать тоже посылки через «Ара». Скажи отцу, чтоб он поговорил с своей кассиршей* относ<ительно> тебя. Иногда ты бываешь все-таки дурковата, и за тобой нужно следить.
Ярмолинскому А., 1 ноября 1922
