Дорогая Анна Абрамовна!
Положение хуже, чем у свиньи, которую откармливают на убой.
Черт с ними, что деньги от всего того, что я не беру их, накапливаются, дело в том, что у меня ни монеточки.* Даже в кино нет на билет, а Шурке на трамвай.
Дорогая! Ты всегда была моим ангелом-хранителем. Устрой что-нибудь из тех мест, где это возможно.* Половина жизни за 100 руб. И целая поэма о гнусности денег.
Твой С. Есенин.
P.S. Не употребляй спиртн<ых> напитков. Страшный вред здоровью и благополучию.*
Я всегда это знал, потому и проповедую.*
С. Е.
19 16/Х 25.
Касаткину И. М., 21 октября 1925
И. М. КАСАТКИНУ*
21 октября 1925 г. Москва
Милый дядя Ваня.
Посылаю тебе нигде не печатанные стихи. Одно отделано — «Неуютная», два совершенно новых.*
Если ты свободен сегодня, то заходи вечером. Посидим, побалакаем. Будет Леонов. Приходи с женой. Соня оч<ень> просит. Твой С. Есенин. 21/Х. 25. М<осква>.
На конверте: КАСАТКИНУ
Ивану Михайловичу
от С. Есенина
Чагину П. И., 8 ноября 1925
П. И. ЧАГИНУ*
8 ноября 1925 г. Москва
Дорогой Петер! Ты свинья. Свинья потому, что уехал, не простившись и не отозвавшись — ни одной строчкой.
Или рука твоя уж так крепко приросла к редакторскому столу, что и оторвать ее трудно?
Как ты живешь — знаю. Не знаю только того, что ты думаешь. Это меня интересует больше, чем твои пятничные прогулки по морям несоленым. Черкни хоть строчку и скажи, чтоб мне высылали Бакраб.
Сегодня приехал Жорж. При встрече помянем тебя и запьем нашу грусть за твою забывчивость наст<оящим> martel, а ты пей там себе «финь»* в наказание.
Привет Кларе и Розочке. Отцу пожми лапу и скажи ему, чтоб он погрозил хоть мизинцем Ваське — за то, что он не приходит.
Твой С. Есенин. 8/XI.25.
Толстой-Есениной С. А., до 26 ноября 1925
С. А. ТОЛСТОЙ-ЕСЕНИНОЙ*
До 26 ноября 1925 г. Москва
Дорогая Соня, я должен уехать к своим. Привет Вам, любовь и целование.
С.
Чагину П. И., 27 ноября 1925
П. И. ЧАГИНУ*
27 ноября 1925 г. Москва.
Москва. 27 Ноябрь 25.
Дорогой Петр! Пишу тебе из больницы,* опять лег. Зачем — не знаю, но, вероятно, и никто не знает.
Видишь ли, нужно лечить нервы, а здесь фельдфебель на фельдфебеле. Их теория в том, что стены лечат лучше всего без всяких лекарств.
С удовольствием вспоминаю Вартапетова и Мезерницкого* и говорю, что глухой Бетховен лучше слышащего плохого Рубинштейна и пьяный Эдгар По прекрасней трезвого Марка Криницкого. Всё это нужно мне, может быть, только для того, чтоб избавиться кой от каких скандалов.* Избавлюсь, улажу, пошлю всех в кем* и, вероятно, махну за границу.* Там и мертвые львы красивей, чем наши живые медицинские собаки.*
Не понимаю, почему Павлу Первому не пришло в голову заняться врачебным делом. Он бы смог. Он бы вылечил. Ведь его теория очень схожа с проблемами совр<еменных> психиатров.* Карьера не талант и не знание.* У кары лечиться — себя злить и еще пуще надрывать.* Вот почему мы, вероятно, с тобой в декабре увидимся снова где-нибудь за пирушкой.*
Посылаю тебе «Черного человека».* Прочти и подумай, за что мы боремся, ложась в постели?…
Ну как Роза и Клара?
Как мать с отцом?*
Передай им самое большое приветствие.
Васька ко мне заходил только один раз.* Он лежит в больнице с ногой. Что там, не знаю, и что за больница, тоже не знаю. Говорят, где-то там, где вы раньше жили. Вот и всё. Целую. Твой С. Есенин.
Евдокимову И. В., 6 декабря 1925
И. В. ЕВДОКИМОВУ*
