— О! — говорю я. — И сколько?
— По чирику за ночь, идёт?
— Десятка? — я изо всех сил презрительно заламываю бровь. 'Как бы не сломалась, — думаю, — как-никак поутру с Васильковскими играть нужно'. — Да мне вашей красненькой даже на 'чернила' не хватит…
— Полтинник! — веско уточняет Ваван.
— Полтинник?!
Миха даже подскакивает.
Вот чёрт деревенский! Да эту парочку в два счёта до стольника поднять можно было. Но Миха уже ни о чём, кроме халявного полтинника, думать не может:
— Да я ради науки…
Не обманули…
Студенты не обманули, говорю.
В сарае и вправду, будто лазарет: две лежанки, приборы-циферблатики, кнопочки-рукоятки. Освещение, калорифер у входа. Всё так чистенько, опрятненько…
Да только хоть я академиев и не проходил, а цилиндр от кастрюли отличить сумею. Тем более, если кастрюль две и обе из набора тёти Евы. Ох, и визгу было! Когда дядя Василь, её бывший муж, с судовым исполнителем из гаража шестёрку выкатывали, и то не так орала, как месяца два назад истерила по причине пропажи своей утвари. Только испоганили студенты кастрюли: к боковым отверстиям штуцеры аргоночкой приварили, тройники накрутили — манометры с клапанами… Это, значит, они отсюда воздух откачивали. И про крышку стеклянную — правда. Через верх, там, где ручка пластиковая, ниточку внутрь опустили, герметиком замазюкали. А внутри — обычная вязальная спица и два свинцовых грузика на ней, на разных расстояниях от точки подвеса.
— Зря вы это, — пожурил студентов за самоуправство Миха. — Если кастрюли дырявить, в чём раков варить?
Спица в кастрюле висит, не шелохнётся. Даром, что грузила не слабые: в одном грамм сто будет, другой раз в десять поменьше. Да что им! Обе кастрюли к чугунным поддонам прикручены. У нас на Проме на таких подставках фрезерные станки стоят. Как это они сюда такую тяжесть дотащили? И с лазерами- брелками не обманули, и с докторскими слухалками…
А студенты стоят и гордо на нас посматривают. Вот, мол, какие мы умные. Да только чтобы спросить 'не разбери что' и не вкурить, куда тебя потом с твоим вопросом послали, — большого ума не надо.
И в институте для этого учиться совсем не обязательно.
Зло меня разобрало, — вот что. Уж такие они чистенькие, такие правильные. А мы с Михой, значит, быдло коммунальное? Лимита неумытая? Наверное, от этих самых мыслей я у них и спросил:
— А как вы думаете, профессора недоученные, отчего район наш чертановским зовут?
Скривился Ваван. Сразу видно, — не знает. И Юлька опять пятнами пошла. Только у ней другое, — на 'профессоров' решила обидеться.
Молчат. Оба. Тогда я им издалека намёк делаю:
— 'Чертаново' не от слова 'чёрт', въезжаете? А от слова 'черта'. Выселки наши долгое время далеко за чертой города были. Это сейчас город на нас наступил и дальше пошёл, не отряхиваясь. Но мы-то — люди. Какой бы жизнь у нас ни была…
Тут уже Миха меня успокаивать сподобился:
— Заноза, ты чего?
Видать крепко он за свой полтинник волнуется. Не боись, Влом! — никуда эти воротнички от нас не денутся. И получишь ты свой полтинник, братела, да и мой в прицепе. Заноза подачками брезгует. Заноза чего надо — сам берёт…
— А вы в другую сторону пробовали? — дальше намекаю. — Не спрашивать, а слушать?
— Что? — разевает рот Ваван.
— Как это? — вскидывается Юлька.
— Да, — говорю, — в институтах такому не учат. Могу по буквам: если мы не знаем, о чём спрашиваем, то, может, разберём, чего нам скажут?
— Кто? — беспокоится Миха.
— Ну, точка их ядрёная, — поясняю ему, и сразу злость куда-то девается. — Которая про нас всё знает. Сейчас ведь как: вы длинно спрашиваете. А точка коротко отвечает. А пусть она тоже побухтит. Какой вопрос — такой ответ.
Смотрю в их лица светлые и вижу: не догоняют. Объясняю ещё раз:
— Представьте, вас всю ночь в цугундере о чём-то допрашивают, а наутро дают протокол подписать. А там всего-то два ответа на выбор даётся 'да' или 'нет'. Как? Выберете да подпишете?
— Ёлы-палы, — стонет Ваван. — Кела! Да тебе цены нет!
Ну, я молчу, ясное дело. Потому что скромный. Только почему же это 'нет'? В полтинник заценили…
Юлька тоже не скупится:
— Ты — гений, Коля. Ребята, вы посидите пока, а мы тут быстренько…
Ух, как им идея моя понравилась!
Как начали они про потенциалы да обратную связь судачить, что сразу стало ясно: без меня бы мировая наука ещё долго под забором отхаркивалась, да от большой дороги к вершинам человеческой мысли пряталась.
Приятно, конечно. Даже показалось на минутку, будто я в их тусовку попал. Будто я — как они. Учёный… Не шалам-балам… Батяня был бы доволен. До самой смерти ведь мечтал, чтоб из меня какой-то толк вышел. Только я думаю, что толк этот вышел из меня ещё в детстве, когда старшие в карты играли на мои подзатыльники. Они, значит, играют, а подзатыльники мне достаются. Вот толк и вышел. И куда-то ушёл. С концами. Наверное, уже тогда я карты полюбил. Сила в них…
— Я и паять могу, — говорю. — Образование имеется. Давайте, помогу чего надо…
— Значит так, — снисходит Ваван до объяснений. — Ответ будем принимать не по среднеинтегральному равновесному положению стрелки-коромысла весов, а по флуктуации натяжения скручивания нити. У нас как раз и тензодатчики есть, и усилители. И головных телефонов парочка…
— Ты с ума сошёл! — шипит Юлька. — Если ты о наушниках от папиного 'панасоника'…
Можно, конечно, и дальше рассказывать, как они до ночи кричали друг на друга. Как перестраивали, перепаивали, переделывали…
Только остались мы с Михой в ту ночь в сарае. И сказать по правде, что там у меня в ушах нашумело — не разобрал. Выходил ночью до ветру несколько раз — это да. Было, конечно. Так что же вы хотите? На то и пиво. Но наушники к соответствующим отверстиям на голове прикладывать не забывал. А как там у Михи дело было… что я — конвой брату своему?
Наутро, ещё четырёх не было, тронул меня за плечо Миха. И я, представьте, сразу проснулся.
И понял, что дело дрянь.
В сарае — светло. Студенты подсветку включённой оставили. Вижу: Миха стоит ровно. Глаза широко открыты, да только не видит он меня. И такое впечатление, что ничего он не видит. Только я ведь тоже спросонок мало чего разберу. Знаете ведь, как бывает: поднять — подняли, а разбудить забыли. Но трезвость в голове — капитальная. Какая-то цельность такая. Непривычная.
Я такое впервые у глазника прочувствовал. Когда меня на очки пытались подсадить. Мама дорогая! Я чуть не завыл от ужаса. Так вот как они все, оказывается, выглядят! Люди-то! И отказался я от очков. Не хочу на такой мир смотреть. Лучше уж отсюда, из тумана за ним подсматривать…
Я почему вспомнил тот случай, — такие же ощущения. Только не по зрительным делам. А по общему
