На улице тихо. Слышно только журчание воды, протекающей в арыках, которые тянутся вдоль обеих сторон улиц, оставляя между собой и заборами узкие тропы для пешеходов, на которых иногда не разойтись двоим. Арыки – это старинный водопровод[9], разносящий по старому городу воды текущей из далеких гор речки. В каждый дворик отходит свой маленький арычек, который и обеспечивает водой жизнь людей и растений, спрятанных за этими мрачными стенами.
В конце улицы, на противоположной стороне из калитки вышла девочка-узбечка лет десяти. Она одета в широкое яркое платье. У нее смуглое красивое личико, на котором у переносицы сходятся дуги черных бровей. Для нее необычно видеть летом людей в довольно плотных костюмах и тяжелых окованных стальными гвоздями-триконями ботинках, и она с любопытством разглядывает нас. Из-под тюбетейки у нее свисает десятка полтора-два тоненьких косичек смоляного цвета, доходящих до пояса. Каждая косичка очень аккуратно заплетена и, кажется, не найти ни одного свободного волоска.
Мы идем дальше по улице. Внезапно узкий коридор дувалов кончается, и перед нами расстилаются цветущие поля хлопчатника. Среди кустов мелькают пестрые одежды людей.
Старый город, внешне кое-где сохранивший свой облик в течение сотен лет, в действительности живет новой жизнью. Вода, как и земля, ставшая достоянием народа, мутными струями течет в арыках, орошающих тщательно обработанные земли. Колхозный труд на обширных полях и садах приносит богатые урожаи.
Шесть дней уже прошло, а мы все еще находимся в Оше. Экспедиционный багаж, отправленный из Москвы одновременно с нашим отъездом, почему-то еще не прибыл.
Уже все участники нашей экспедиции в сборе. Прилетел на самолете и сотрудник ВИЭМ Ашот Альбертович Хачатурян. Ежедневно мы ходим с нашей базы на вокзал к заветному окошку с надписью «Багажная касса». Ровно в 4 часа дня, когда мы появляемся, открывается окошечко, из него высовывается голова в красной фуражке и, оглядывая нас поверх очков, произносит знакомую и ненавистную нам фразу: «Багаж не прибыл».
Окошко с силой захлопывается, мы идем на старый базар в узбекскую ашхану, поедаем невероятно остро приправленные «манту» – подобие сибирских пельменей, но только величиной с хороший кулак, и бредем на свою базу.
Ожидать прибытия багажа всем составом экспедиции невозможно. Мы принимаем решение: все, кроме меня, выезжают сегодня на биологическую станцию. Мне поручено дожидаться прибытия багажа и, вместе с тем, организовать розыск его и (по получении) отправить на биологическую станцию.
Сборы были недолгими и вскоре, поднимая клубы пыли, автомашина с участниками экспедиции двинулась по улице и скрылась за ближайшим поворотом.
Теперь я прихожу к вокзалу за 2 часа до прихода поезда. Моим местом ожидания является чайхана. Она расположена на возвышенности, недалеко от вокзала. Отсюда открывается вид на утопающий в зелени город. За ним далеко на юге тянется длинной снежной цепью Алайский хребет. Над городом возвышается «святая» гора Таш-Сулейман, или, как ее часто здесь называют, Сулейман-баши. К этой святыне города со всего мусульманского мира когда-то стекались паломники на поклонение и калеки, чающие исцеления. Из святынь Сулейман-баши наиболее популярной был гладко отполированный камень. Считалось, что бесплодная женщина, «съехав» на животе по этому камню, сможет иметь ребенка.
…Не спеша, маленькими глотками, я пью из пиалы, без сахара терпкий кок-чай[10]. Чайхана ютится под густой зеленью больших деревьев, у основания которых журчит небольшой арык. Под навесами и прямо под деревьями стоит несколько досчатых, высотой около полуметра, помостов, напоминающих нары. Эти помосты устланы коврами. Такие возвышения имеются в каждой чайхане, и на них располагаются посетители.
Особенно охотно посещают чайхану пожилые люди и старики; молодежь стремится в новый клуб, в кино и театр. Чайхана – это место деловых свиданий. Здесь заключались в старину все сделки, обсуждались все события. Чайхана – это и поныне своеобразный клуб, который используется как одно из средств массовой пропаганды. В наши дни чаепитие сопровождается газетой и радио. Наряду с международными событиями, здесь обсуждаются и колхозные дела и жизнь города.
Я наблюдал за одним из посетителей. Это был худощавый старик-узбек. На нем белая широкая полотняная рубаха и штаны, заканчивающиеся немного ниже колен. Он в галошах на босу ногу. Его бронзовое от загара лицо все в морщинах и украшается жидкой бородой. Сняв тюбетейку и o6tepeB потную от невыносимой жары бритую голову, он снял галоши и забрался на возвышение, где сел, поджав под себя ноги. Юркий чайханщик поставил перед ним маленький фарфоровый чайник и красивую пиалу тонкой китайской работы.
Старик держал пиалу тремя пальцами правой руки. Он пил чай медленно и почти торжественно.
В чайхане никогда нельзя увидеть курящего папиросу, а между тем почти все употребляют табак. Время от времени киргизы вынимают свои «каваки» (табакерки, сделанные из высушенных и полых внутри небольших тыкв специально разводимого сорта) и высыпают в пригоршню порошок, ловко забрасывая его под язык. Это своего рода жевательный табак. На непривычного человека он действует очень сильно.
Сегодня я предпринял поездку на ближайшую узловую станцию Кара-су в поисках нашего пропавшего багажа. Перерыл весь багаж на станции, а нашего не нашел. Сел в поезд, уходящий обратно в Ош, с твердым намерением обратиться за содействием в партийные и советские организации города. На вокзале, как обычно, зашел в багажную кассу, чтобы услышать знакомое – «багажа нет», и в тяжелом раздумье направился в город. Проходя мимо разгружавшегося багажного вагона, к своему немалому удивлению, я увидел знакомые ящики со сделанными мной в Москве надписями. От радости и забыл обо всех неприятностях. Теперь-то, наконец, смогу вырваться в горы. Однако мне не сразу удалось уехать, и, отправив багаж, я еще остался дожидаться другой попутной машины.
От Оша автомобильная дорога сначала идет по долине среди хлопковых нолей, но вскоре она добирается до предгорий Алайского хребта и начинает виться по склонам. Всего 8 лет назад первая автомашина прошла по Памирскому тракту из Оша в Хорог[11], покрыв расстояние в 730 км в четыре дня[12]. До того по этому пути шли, позвякивая бубенцами, караваны верблюдов, затрачивая на него по 40 дней. Памирский тракт – это единственная в своем роде автодорога: ее причудливо извивающаяся среди горных ущелий лента поднимается на заоблачную высоту почти на 5000 м.
В предгорьях киргизские и узбекские, утопающие в зелени, домики колхозов сменяются одинокими юртами. Киргизские ребятишки, завидев машину, несутся к шоссе. Некоторые из них в одной рубашонке и,
