хорошенько.
Альфред направился к иллюминатору. Пес заворчал, насторожив уши и обнажив в оскале зубы. Сартан замер на месте.
— Все в порядке. Пусть идет. Ты только следи за мим, — сказал Эпло псу. Тот снова уселся на палубу, не сводя внимательных, умных глаз с сартана.
То и дело оглядываясь на пса, Альфред неуклюже побрел через палубу к борту. Корабль покачивало, и было видно, что сартану нелегко удерживаться на ногах. Эпло покачал головой, недоумевая, куда бы деть Альфреда, покуда он сам будет вести разведку в этом мире. Впрочем, Альфред добрался до борта без особых затруднений и прильнул к стеклу иллюминатора.
Корабль начал снижаться, приземлился в огненные полны и замер там, слегка покачиваясь.
Должно быть, пирс был высечен из громадной обсидиановой глыбы. Вдоль идущей по берегу улицы виднелось еще несколько подобных пирсов, врезавшихся в жидкую магму подобно черным клинкам.
— Ты видишь тут какие-нибудь следы жизни? — спросил Эпло.
— Никого поблизости нет, — пристально вглядываясь во мрак, проговорил Альфред. — Ни в городе, ни в доках. Наш корабль — единственный. Похоже, это заброшенный город.
— Может, и так. Никогда нельзя сказать это наверное. Может, по их мнению, сейчас ночь, и все спят. Но, по крайней мере, охраны нет никакой. Если мне повезет, вопросы буду задавать я.
Эпло ввел корабль в гавань, пристально разглядывая маленький городок на берегу. Может, это вовсе и не город, думалось ему, а просто поселок при пристани и доках. По большей части дома походили на склады, хотя кое-где можно было различить здания, которые могли оказаться торговыми лавками или тавернами.
Но кто мог плавать по этому океану смерти — по Огненному Морю, смертельно опасному для любого живого существа, не защищенного, подобно Альфреду или самому Эпло, могущественными чарами? Этот странный и страшный мир, не приспособленный для жизни, начинал все более интересовать Эпло — больше, чем все прочие миры, которые он посещал и которые все-таки более напоминали его собственный мир. При этом он все еще не знал, как поступить с Альфредом.
Похоже, сартан думал о том же, что и Эпло.
— Что мне делать? — покорно спросил он.
— Я как раз об этом думаю, — пробормотал Эпло, делая вид, что погружен в управление кораблем, хотя весь сложный маневр швартовки за него сейчас исполняла магия рулевого камня.
— Я не хочу оставаться на корабле. Я пойду с вами.
— Не тебе решать. Ты будешь делать то, что я скажу, сартан, нравится тебе это или нет. И если я скажу, чтобы ты оставался здесь под присмотром пса, ты останешься здесь. Или тебе будет хуже.
Альфред медленно покачал лысеющей головой, стараясь хранить спокойное достоинство:
— Вы не можете мне угрожать, Эпло. Магия сартанов отличается от магии патринов, но в основе ее лежат те же силы — и наша магия столь же могущественна. Я пользовался силой своей магии меньше, чем вы вынуждены были пользоваться своей. Но я старше вас. А вы должны признать, что магия этого рода усиливается с возрастом, и мудрость укрепляет ее.
— Я — должен признать? Да ну! — фыркнул Эпло, однако же не мог не вспомнить о своем Повелителе — о том, чья жизнь была невообразимо долгой, а сила — огромной.
Патрин пристально посмотрел на сартана — на существо, принадлежащее к единственной во Вселенной расе, способной умерить притязания патринов, способной помешать патринам получить абсолютную власть над слабоумными сартанами и вздорными бестолковыми меншами.
Альфред выглядел не слишком внушительно. Мягкость его черт свидетельствовала, по мнению патрина, о слабости характера; узкие сутулящиеся плечи говорили о покорности и раболепии. Эпло уже знал, что сартан был трусом. Хуже того, одежды Альфреда годились разве что для придворных салонов — потертый сюртук, облегающие панталоны, у колен перехваченные черными бархатными ленточками, гофрированный шейный платок, верхнее платье с широкими рукавами и туфли, украшенные блестящими пряжками. И все же… все же Эпло своими глазами видел, как этот слабак сартан зачаровал дракона всего несколькими движениями — не правдоподобно грациозными для такого неуклюжего тела.
Эпло не сомневался в том, кто одержит верх, если между ними произойдет схватка; более того, он предполагал, что Альфред тоже знает это. Однако же магический поединок требует времени. К тому же внешняя сторона этого поединка между двумя существами, наиболее близкими к богам из всех известных меншам, несомненно, оповестит об их присутствии всех, кто находится в пределах видимости и слышимости.
Кроме того, хорошенько поразмыслив, Эпло решил, .что и не хотел оставлять сартана на корабле. Конечно, прикажи он, и пес мог бы просто придушить Альфреда — но очень уж патрину не нравилось, как этот сартан отозвался о собаке. «Я знаю о псе», — так он сказал. А что он знает? Чего там знать? Пес — это пес. И не больше, хотя однажды он и спас Эпло жизнь.
Патрин причалил у тихого пустынного пирса. Он был настороже — ждал встречи со здешними обитателями, ждал, что они пожелают узнать, зачем патрин прибыл сюда, — пусть даже это будет просто прохожий, влекомый любопытством, а не вооруженная городская стража…
Но никто так и не появился. Эпло мало знал о портах и портовых законах, однако же счел это дурным знаком. Либо все здесь спали и им было совершенно наплевать, что происходит в их гавани, либо, как и предполагал Альфред, город был пуст. А когда жители покидают город, тому обычно есть причина. И ничего хорошего подобное положение дел путешественникам не сулило.
Причалив, Эпло провел рукой над рулевым камнем, и руны угасли. Патрин снова водрузил каменную сферу на прежнее место и начал готовиться к высадке. Порывшись в вещах, он нашел сверток полотна и тщательно обмотал полосами ткани кисти рук и запястья, пряча рунную вязь от нескромных глаз.
Рунная татуировка покрывала почти все тело патрина, потому и одеваться ему приходилось соответственно — он носил рубаху с длинными рукавами, кожаную куртку, кожаные же штаны, заправленные в высокие сапоги, а шею заматывал шарфом. На сумрачном, решительном, чисто выбритом лице его никаких знаков не было, не было их ни на ладонях, ни на пальцах, ни на ступнях. Здесь рунная магия могла оказаться под влиянием чувств — осязания, зрения, обоняния, слуха — или под влиянием мыслительной деятельности. — Мне любопытно, — проговорил Альфред, с интересом наблюдавший за Эпло, — зачем вы так тщательно скрываете руны? Века прошли с тех пор, когда… как… — Он умолк, явно не зная, как продолжить. — С тех пор, как вы бросили нас в камеру пыток, Которую называете тюрьмой? — закончил за него Эпло, .одарив Альфреда ледяным взглядом. Сартан склонил голову:
— Я не знал… я не понимал. Теперь понимаю. Мне… мне очень жаль.
— Понимаешь? Как ты можешь понять — ты, никогда не бывший там?..
Но тут Эпло умолк, снова задумавшись: а где Альфред провел путешествие через Врата Смерти?
— Что я тебе обещаю, — отогнав досужие размышления, заявил он, — так это что тебе действительно станет очень жаль. И скоро. Посмотрим, сколько ты сможешь прожить в Лабиринте. А что до твоего вопроса — я одеваюсь так, потому что здесь могут найтись такие, скажем, как ты — те, кто помнит патринов. Мой Повелитель не хочет, чтобы кто-либо вспоминал о нас — по крайней мере пока.
— …есть такие, как я, — те, кто вспомнит и пожелает остановить вас. Вы ведь это хотели сказать, не так ли? — Альфред вздохнул. — Я не могу остановить вас. Я один. Из того, что я слышал от вас, я делаю вывод, что вас много. Вы не нашли никаких следов моего народа на Приане, верно?
Эпло бросил на сартана острый взгляд, заподозрив в его словах какой-то подвох, хотя и не мог представить, какой. Внезапно он снова увидел с чудовищной отчетливостью ряды саркофагов, заключавших в себе людей. Молодых, красивых. Мертвых. Он осознал, что отчаяние и одиночество толкнули Альфреда к тому, чтобы совершить путешествие на Арианус, обшарить весь этот мир — от королевств проклятых чародеев до земель Гегов, более подобных рабам, нежели свободным людям. Он ощутил чудовищную боль осознания — осознания того, что он один остался в живых; его народ, все их надежды, чаяния и мечтания — все было мертво.
«Что же произошло? Как мог исчезнуть целый народ — могущественные, подобные богам существа? А если подобное несчастье обрушилось на сартанов — не может ли оно постигнуть и нас?»
Внезапно разгневавшись на самого себя, Эпло отогнал навязчивые мысли. Патрины выжили в земле смерти, где все они должны были погибнуть, — не есть ли это подтверждение их права, их правоты? Они
