сынок, все образуется еще – и для Риты, и для тебя. Жизнь длинна, и в ней много горя, но и радости много. Завтра откроешь глаза – и не узнаешь мир, так он будет хорош. Вот увидишь, мальчик, я тебе обещаю.
Уже темнело, когда Радж попал на свою улицу. Улица не спала. Под единственным тускло горевшим фонарем развлекались мальчишки. Вооружившись деревянными палками-битами, они по очереди пытались выбить из начерченного на каменных плитах круга рюшку. Страсти разгорелись не на шутку, делались ставки на соперничающих игроков. Впрочем, фаворит был известен – Фероз, самый старший мальчик, пользовавшийся на улице большим авторитетом, не раз бывавший в полиции за мелкое воровство, которое всегда совершал с таким проворством, что неизменно избегал наказания. Мальчики помладше и послабее заискивали перед ним – с конкретными целями и так, на всякий случай, вдруг пригодится его дружба и благосклонность. Ему ничего не стоило отобрать у них перепавший им редкий кусок лепешки или банан, да еще по шее надавать, если обиженный принимался хныкать. На этой улице он был для детворы чем-то вроде собственного судьи, и законы, по которым он судил, были так же жестоки и несправедливы, как жизнь. Отец, умирающий от туберкулеза, не видел ничего плохого в повадках сына и даже поощрял его поведение, надеясь, что так Фероз устроит свою жизнь получше, чем если бы он отличался добронравием и смирением.
Этому учило трущобное существование. Здесь не выживали те, кто не мог за себя постоять, не умел или не хотел ловчить, не спешил что-нибудь урвать, выхватив это из рук зазевавшегося соседа. Здесь надо было быть крепким и жестоким, никому не показывая своей слабости, – слабости трущобы не прощали.
Радж медленно брел, волоча за собой сумку с уже не нужными книжками и подходя все ближе к играющим.
– На, держи! – азартно кричал крошечный чумазый малыш в разорванной у ворота рубашке. – Эх, мимо! Мазила ты, Динеш!
Динеш отошел, отдав биту другому мальчишке.
– Надо лучше целиться, – фыркнул Фероз, дав щелчка в покорно подставленный лоб неудачливого игрока.
Скользнув невидящим взглядом по толпе мальчиков, Радж вступил в очерченный мелом круг.
– Эй ты, болван! Ты зачем сшиб мою рюшку! – завизжал наголо остриженный мальчишка, угрожающе замахнувшись битой.
Остальные не мешкая побросали свои занятия и сбились в кучу, наблюдая за происходящим загоревшимися черными глазами.
Фероз свистнул, и его армия приняла это за сигнал к атаке.
Предводитель шел впереди войска, стеной наступающего на одинокую фигурку с опущенной головой.
Радж был еще слишком мал, чтобы понять, откуда взялось у них столько ненависти к нему. Казалось, они ждали весь день, когда, наконец, появится достойная мишень для всего злобного и грязного, что впитали они сегодня на этой улице. Им просто необходимо было вылить на кого-то звериную агрессивность, помучить кого-нибудь, унизить, растоптать, чтобы им самим немного полегчало, чтобы забыть собственные унижения, почувствовать, что они, чахлые ростки заплеванных дворов, тоже чего-нибудь да значат.
А лучшей жертвы, чем Радж, и придумать нельзя! Маленький и слишком чистенький мальчик с намазанной маслом головой! Совершенно неопасный соперник – нет, к сильному они вряд ли осмелились бы полезть со своими тощими кулачками. А этот – даже они, истощенные дети трущоб, вполне могут поколотить такого, особенно если навалятся все вместе. И с каким наслаждением!
– Так зачем ты сбил рюшку, болван, – спросил, сплюнув, Фероз.
– Пожалуйста, простите, я спешил, очень, – ответил, отступая Радж, на что-то еще надеявшийся.
Простить? Здесь не прощали ничего. Особенно просьб о прощении.
– Маменькин сынок, дайте ему, ребята, – закричал малыш в разорванной рубашке, высовываясь из-за спины Фероза.
– Бей его, бей, так ему! – понеслось со всех сторон.
От первого же удара, угодившего в щеку, Радж упал. Но лежать на земле ему не дали. Множество цепких рук подняли его, схватив за курточку и шорты, чтобы снова и снова бить, встав кружком вокруг растерянной жертвы. Радж натыкался на один удар и отлетал, чтобы получить другой, сзади. Из разбитой губы потекла кровь.
Он пытался сопротивляться, но не успевал понять, откуда будет следующий пинок, кто еще не насытился его мучениями. Страшнее всего было случайно перехватить их взгляд, пышущий такой ненавистью, что ранил страшнее кулаков. Как он был им ненавистен! И даже не он, Радж, сын Лили, а то, что они видели в нем другой мир, осмелившийся хранить себя среди их грязи! Как он смел быть таким чистым, этот мальчик, когда они грязны? Как он смел учиться среди их невежества? Как он смел не красть в квартале воров? И как он смел предаваться мечтам о светлом будущем, когда они были лишены его?
– А. ну, давай, чего разлегся? – кричали они ему, поднимая для новых ударов.
– Послушайте, отпустите меня, у меня мама больна, – прохрипел мальчик, держась за грудь. – Вы меня завтра побьете.
Завтра? Для них не существовало завтра. Они жили только сегодняшним днем, и ненависть их требовала сегодняшней крови, чтобы проснуться наутро такой же жаждущей и острой.
Ничего более смешного он и сказать им не мог. Какие нежности, мама больна! Их матери тоже не были здоровы – те, кто выжил после всего, что видели они на этой улице.
– Ах, мама больна? – раздался дружный хохот. – Вы слышали ребята? Его мама больна!
От таких слов их ожесточение еще усилилось, кулаки снова сжались, и толпа пошла на Раджа быстро сжимающимся кольцом.
Вдруг раздался резкий свист, предупреждающий об опасности.
– Бегите, бегите! – закричал залезший на фонарь мальчишка, следящий обычно, не идет ли полиция. – Сейчас здесь будет Джагга.
Это имя ему не пришлось повторять дважды.
Через мгновение улица была совершенно пуста, если не считать лежащего под фонарем мальчика.
Тишина звенела у Раджа в ушах после криков победителей. Он с трудом поднялся и прислонился к фонарю, не в силах сделать и шага. Сумка его валялась неподалеку и была цела в отличие от изорванной куртки. Как он появится в таком виде дома?! Мама будет ужасно расстроена, если узнает, что его били.
Радж поднял глаза и вздрогнул: по пустынной улице в тусклых лучах фонаря шел человек, казавшийся огромным. На широченные плечи поверх белой рубахи накинут френч.
Лицо его принадлежало к тому типу лиц, которые не так легко забыть, увидев однажды. Грубо вылепленное, оно тем не менее казалось величественным из-за выражения уверенности, силы и своеобразного достоинства.
Радж не сомневался, что именно этого человека так испугались мальчишки. Сам же он был слишком сильно избит, чтобы еще чего-нибудь бояться. Мальчик сел на каменную плиту и обхватил руками худенькие коленки. Он ждал, когда незнакомец прошествует мимо, чтобы не показать чужому человеку, как ему плохо и с каким трудом он передвигает ноги после такого дня.
Шаги приближались. Наконец, человек поравнялся с мальчиком и остановился прямо напротив. Радж поднял глаза – мужчина смотрел на него, и на лице его играла такая усмешка, которая любому показалась бы зловещей.
Теперь мальчик уже не сомневался, что это была не случайная встреча.
Глава одиннадцатая
Джагга давно наблюдал за жизнью Раджа. Найти его мать не составило труда для короля воров, у которого всюду были свои люди. На это ушло не более полугода. Конечно, Бомбей – большой город, но чем больше город, тем больше там воров, а значит – глаз и ушей, желающих услужить господину Джагге.
Разбойник не сразу приобрел вес и влияние в воровской среде города. Сначала он долго осматривался, затем решил начать новую жизнь, надев личину добропорядочного горожанина, и купил на свои деньги мучной склад, расположенный неподалеку от порта. Это было очень удобное место: полицейские редко заглядывали сюда. Рядом находился кабачок, который посещали матросы, мелкие воры, шулера и прочая публика, избегающая приличных заведений, куда их, впрочем, и не пускали. Джагга понемногу прибирал этот кабачок к рукам.
