недоступными для аквалангистов и что даже теоретически, независимо от состава дыхательной смеси, человек может погрузиться не больше чем на 450 метров. Глубины 540 метров можно достичь, например, в батисфере или мезоскафе, но тогда невозможно вести подводные исследования и раскопки, о которых пишет г. Страхил Смилов».
— Но, товарищ Божилов… — начал было я, но он снова прервал меня:
— Погодите, погодите. Вот что пишут швейцарцы в своем журнале «Акта археологика гельветика»: «Заблуждение историков вызвано двумя причинами: чрезвычайно ловкой подделкой факсимиле, в котором сохранены все лексические и палеографические особенности греческого языка той эпохи, и априорной возможностью найти древние рукописи в указанном районе. Как известно, Ксенофонт, описывая пиратство фракийцев близ города Салмидес (примерно в районе, указанном автором 'Рукописи Клитарха'), говорит, что их жертвами стали многие греческие корабли, груженные 'ларцами со свитками рукописей и многими другими вещами, которые моряки возят в непромокаемых ящиках' (Анабазис, VII, 5, 12). Это показывает, что автором мистификации был не журналист, а хороший историк, отличный знаток древнегреческого языка. Но специалисты-водолазы единодушно утверждают, что…» и так далее.
— Вот видите! — вскричал я, впервые ощутив под ногами твердую почву. — Значит, найти такую рукопись и вправду можно! А что касается фальсификации, то вы знаете, что из истории мне известны только две даты: 2 марта и 9 сентября,[2] а из греческого языка — только буква альфа…
— Не горячитесь, дорогой Смилов, — снова прервал меня Божилов. Я предпочел бы слышать вместо слова «дорогой» самые страшные ругательства. — Нервы у вас не выдерживают, а я не прочитал и половины зарубежных откликов на вашу замечательную статью. Есть еще несколько столь же лестных статей — польских, чешских, восточно- и западногерманских, английских, американских и греческих. Ладно, не буду вам их читать, чтобы не портить настроения. Но… хм… позвольте хотя бы заглянуть в нашу прессу… Вот «Археологический вестник»: «Автор (то есть вы) едва ли понимает, какую медвежью услугу он оказал репутации нашей науки». Журнал «Морские просторы»: «Журнал, которому мы привыкли доверять, поражает мир нелепой сенсацией, результатом полного невежества в азбуке водолазного дела. Не странно ли, что среди болгарских аквалангистов неизвестны ни Климент Васев, ни Стефан Каменев? Или, может быть, товарищ Смилов признается, что они рождены его фантазией?» Академик Григоров в «Народном голосе» пишет: «Самый крупный научный скандал со времени 'Веда словена' [3]». Газета «Вечерняя, почта»: «Нужно привлечь к ответственности тех, которые…»
Я не выдержал. Заткнул уши и закричал:
— Довольно, довольно! Делайте со мной, что хотите, но прекратите читать…
Тут Божилов поглядел на меня с лицемерным сочувствием.
— Значит, довольно? А я кому скажу «довольно», дорогой Смилов? Господу богу? Или, может быть, вы посоветуете мне отправить всем газетам и журналам циркуляр с единственным словом «Довольно»?
Я сделал усилие, чтобы овладеть собой, и холодно произнес:
— В конце концов, я только литературный сотрудник, а не историк и не аквалангист.
— Но в качестве литературного сотрудника вы должны проверять… хм… достоверность своих сочинений.
— Я вам повторяю, это не сочинение. В ноябре сюда, в редакцию, пришел человек, который представился инженером Климентом Васевым, поведал мне об открытии и даже показал первую страницу рукописи. Я предложил, чтобы он написал об этом статью, но он отказался.
— Очень странный отказ — и это в ту минуту, когда все схватились за карандаши, — заметил Божилов.
— Он говорил, что привык писать только цифры и что единственным его литературным произведением была автобиография, представленная при поступлении на работу. Он сам предложил, чтобы я написал по его материалам, и рассказал все подробности.
— Очень любопытно, — произнес Божилов, но в его голосе, холодном, как могильная плита, не ощущалось никакого любопытства. — И что же он вам рассказал?
— Да то, что я написал. В один прекрасный день они с доктором Каменевым спустились на глубину 540 метров в точке с определенными географическими координатами, которые я привел в статье. Там они нашли затонувший античный корабль, окаменевший, но полностью сохранившийся и лишь частично занесенный песком и илом. Они работали несколько часов, и им удалось проникнуть в одно из помещений корабля, где они наткнулись на хорошо просмоленные ларцы. Взяли один, подняли на поверхность, а в нем оказался полный текст «Истории походов Александра Великого», написанный рукою Клитарха. Вот и все. Мы пошли к фотографу, чтобы переснять первую страницу, и…
— И с тех пор о Васеве ни слуху ни духу, — закончил Божилов.
— А разве я в этом виноват?
Я ожидал гневного взрыва, но последовало нечто худшее.
— Еще сигарету, товарищ Смилов? — предложил Божилов, и у меня снова сердце ушло в пятки. Он подождал, пока я закурю, и продолжал: — Сам кашу заварил, сам и расхлебывай, Смилов. Так гласит поговорка, а поговорки — это народная мудрость. Как вы знаете, я вами дорожу, но журналом дорожу еще больше.
Я встал. В этот момент я мечтал только об одном — оказаться по другую сторону двери.
— Я могу считать себя уволенным?
И тут произошло самое неожиданное. Я услышал нечто необычное.
— Хуже, Смилов, — сказал Божилов. — Я даю вам месячный срок, чтобы вы доказали достоверность приведенных вами фактов. Он подал мне бумагу. — Вот вам приказ о командировке. Как видите, для названия оставлен пробел. Поезжайте куда хотите, говорите с кем хотите, делайте что хотите; но если через месяц вы не представите мне убедительных доказательств существования подлинной рукописи Клитарха, то обещаю вам, что в журнале появится короткое сообщение, лично мною написанное, и оно будет начинаться словами: «Бывший сотрудник редакции т. Страхил Смилов…»
Прежде всего я постарался раздобыть всевозможные руководства по легководолазному спорту и прочитать их от корки до корки. Это отняло у меня целых трое суток. Еще три дня ушло на карабканье по лестницам различных заводов, проектных бюро, технических служб, поликлиник, больниц, санаториев и вообще всяких учреждений, где бы я мог с невинным видом задавать неизменные вопросы:
«Работает ли здесь инженер Климент Васев?» или «Есть тут врач по имени Стефан Каменев?» Когда- нибудь я поведаю одиссею этих трех дней, в течение которых я выполнил норму «покорителя вершин». Упомяну только, что в пожарной команде мне попался инженер Климент Васев, но не тот белокурый гигант, которого я знал, а седой старик, случайно засидевшийся на службе; мне пришлось часа полтора кричать в его слуховой аппарат, и в конце концов он выгнал меня, заявив при этом, что «таких подозрительных нужно отправлять в милицию».
И наконец на седьмой день после моего разговора с Божиловым врач из здравпункта при Центральном вокзале вспомнил, что с ним вместе учился некий Стефан Каменев. Разумеется, я ухватился за этого врача, как утопающий за соломинку. К сожалению, он мало чем мог мне помочь. Он припомнил только, что Каменев был «откуда-то с Черноморья» (тут он перечислил мне все приморские города и села, какие знал) и по окончании университета был направлен «куда-то в Черноморье» (тут снова последовала краткая лекция о приморской части страны). Но все же я был бесконечно благодарен ему за эти бестолковые объяснения: связь доктора Каменева с побережьем имела для меня огромное значение! Не говорю уже о географических познаниях, почерпнутых мною из этого разговора.
Само собой разумеется, что на следующий день я начал обходить все медицинские учреждения Варны. Но, как ни странно, я нашел следы не доктора Каменева, а инженера Васева. Мне пришло в голову (увы, опять лишь на третий день!) посетить судостроительный завод и спросить там об инженере. Я разговаривал по этому поводу с главным конструктором, как вдруг одна молоденькая девушка-технолог воскликнула:
— Инженер Васев? Климент Васев? О, конечно, я его знаю! — Она мечтательно прикрыла глаза. —
