вспоминал про пиратов.
5. Встреча
Яков Петрович стоял уже на пристани и смотрел, как молодой моряк, в такой же форме, какая была у Игоря, и чем-то на него похожий, переходил от борта к борту, волоча за собой длинный провод с маленьким микрофоном. Он подносил его к губам и чуть слышно произносил:
— Отдать носовой!
А рупоры, как эхо, повторяли по всему кораблю:
— Отдать носовой!
На носу судна громкий голос отвечал:
— Есть отдать носовой! — и часто-часто начинала греметь лебёдка…
Заграничный рейс. Считается, что корабль в заграничном плавании с того момента, когда пограничники, вежливо откозырнув и пожелав счастливого пути, сходят на берег.
Но Игорь не чувствовал себя за границами Родины, пока видел родной город, пирс, отца, башенку маяка.
«Черноморск», пеня и взбивая воду, разворачивался, порт уходил куда-то вглубь, а Яков Петрович всё стоял у причала, размахивая перед лицом правой рукой. Он казался Игорю уже совсем крошечным, меньше спички. Сын не мог разглядеть лицо, но и на таком расстоянии Игорь скорее чувствовал, чем видел, что отец с трудом сдерживает слёзы.
А потом исчез порт, скрылся волнолом, родной город и, наконец, маяк, который остался последним, как восклицательный знак на чистом листе голубой бумаги.
Вокруг было одно только море, море, море… Но и это ещё не была «заграница». Море-то было своё, родное, Чёрное.
«Заграница» пришла, когда спустя много часов впереди по носу корабля показались берега с остроконечными минаретами незнакомого города. Теплоход, следуя изгибам пролива, поворачивал, и при этом Игоря поражали никогда невиданные берега, в очертании которых и красках было всё новое.
Свободные от вахты моряки с «Черноморска» сошли на берег. Времени было мало: теплоход не грузился и не выгружался в этом порту. Стоянка полтора часа для выполнения каких-то формальностей. Ну что ж, и за час можно посмотреть город, хотя бы район, ближайший к порту.
Игорь с некоторым волнением думал о первой встрече с чужой землёй. Ведь он ещё никогда не был за границей.
Первыми, кто встретил наших моряков, были мальчишки, оборванные и босоногие. Они просили монетку, сигареты, спички, значки — что-нибудь. У Игоря значками были полны карманы, он вынимал их пригоршнями и раздавал направо и налево.
Товарищи говорили:
— Пойдём, Смирнов.
— Погодите.
— Ты же, Игорь, хотел посмотреть город. Не успеешь.
— Успею. Сейчас.
Мальчишки сразу раскусили характер Игоря. Они окружили его тесным кольцом, кричали, визжали, отталкивали друг друга, протягивали к нему руки. Они просили на языке, который считали русским. Но Игорь мог понять их с трудом.
И вдруг громкий, но хриплый бас:
— Привет соплеменнику! Я курящий и не откажусь от курева или чем милость ваша пожелает меня одарить.
Это было сказано по-русски, с чуть заметным акцентом. Старик с жёсткой седой щетиной на серых щеках смотрел на Игоря красными, воспалёнными глазами. Одежда его тоже была одноцветно-серая и такая измятая и грязная, будто он много дней валялся в пыли.
У Игоря к этому времени не было уже ни одной монетки, ни значков. Сигарет и спичек не было и до того, потому что он не курил. А всё содержимое карманов он роздал, даже расчёску и чистый носовой платок.
— У меня уже ничего нет, — растерянно и смущаясь, сказал он старику, показав пустые ладони.
Ему было жаль нищего, и он готов был снять с себя морскую блузу и отдать её. Старик протянул жилистую руку в сторону моря, где стоял «Черноморск».
— Ха! — сказал он. — Плывёте из моего родного города. Я там был знаете кем…
Он закашлялся тяжёлым, бухающим кашлем, отчего по щекам его сползли слёзы.
Товарищи Игоря, подхватив его под руки, увлекли за собой. Они уже бывали в этом порту и знали, чем всё кончится. Старик будет бросаться на мальчишек, стараясь отобрать у них монетку или сигарету. А те будут увёртываться и убегать от него, дразнить старика, смеяться над ним.
Спутники Игоря не хотели, чтобы он видел это, и он не увидел. До него только доносился издали хриплый голос старика, который кричал, что рассчитается с кем-то и покажет, всем покажет, кто такой Олег Дубровский…
Когда моряки возвращались на теплоход, старика в порту уже не было.
— Странно, — сказал своим попутчикам Игорь, — он всё время выкрикивал: «Дубровский!» Неужели это его фамилия? Герой пушкинской повести… Дубровский. А мне кажется, что я ещё где-то когда-то слышал эту фамилию…
6. Корсары
Вечером Игорь должен был смениться, но ему не хотелось покидать рубку.
Была тёплая-тёплая ночь. Тёмная, будто маслянистая вода ровно и нежно шептала что-то бортам корабля. Ветер посвистывал в тросах и сигнальных фалах, а проще сказать — флажках.
Темнота наступила почти сразу, будто кто-то поворачивал выключатель и гасил лампочки люстры: один ряд, второй, третий…
Ярче стали топовые огни на мачте, и тепло светил блик лампочки главного компаса.
Игорь подумал: «Неужели в самом деле возможно нападение на безоружный, мирный корабль?»
Мысль эта пришла случайно: ведь очень тихо, тепло, спокойно было всё вокруг.
Думая так, он спускался с мостика, и тут его неожиданно окликнул знакомый голос:
— Здорово, старик!
— А, Стёпа! Приветик. А я всё спрашиваю: «Где Шапкин?», и все говорят: «В машине». Энтузиаст!
Шапкин казался старше Игоря лет на десять. Он был широкоплечим, краснощёким, чуть даже грузным, с выдающейся вперёд, небольшой правда, округлостью живота.
Игорь похлопал Степана по этой округлости и сказал:
— А ты раздобрел.
— Да ладно тебе! Мы, механики, всё в преисподней сидим, как тогда в подполе с картошкой, когда играли в пиратов… А я думал, что ты, Якорь, с места не стронешься. Плавал по нашим портам, и порядок. Чего это тебя на риск потянуло?
