любил, очень любил всё, что было связано с военно-морским флотом. Но он не только любил эти серые строгие корабли, но и знал их, понимал.
Не каждый мальчик отличит эскадренный миноносец от просто миноносца и узнает даже в сумерках, по контуру, пассажирские или грузовые пароходы, сторожевой корабль, тральщик, десантное судно и даже мирный танкер или там буксирно-спасательный пароход.
Яков разбирался в этих кораблях — узнавал их, как буквы алфавита. Он мог бы многое рассказать о кораблях на рейде, но рассказывать было некому.
Тишина. Просторная ширь морского горизонта, солоноватый воздух набережной.
На бульваре так тихо, что слышалось, как шелестят акации на маленьком ветерке. Город притаился — он как бы вобрал голову в плечи, поднял воротник, нахлобучил шапку, чтобы не видно было лица.
Яша всматривался в горизонт, стараясь разгадать, что происходит сейчас на этих далёких вражеских кораблях. И ещё он ждал, не покажется ли на небе Прокопыч.
Нет, не показался.
Яша и верил и не верил рассказам о тени Прокопыча на облаках. Невероятно! Непонятно!
Яше хотелось поговорить с кем-нибудь о тайне соляных промыслов, поделиться своими мыслями и послушать, что думают другие. Но на улице не было ни одного человека.
А орудийные башни военных кораблей медленно поворачивались, как слоны, и дула пушек поднимались, как хоботы.
Яша подумал: «Сейчас ослепительно сверкнёт, потом вылетит дымное облачко и спустя несколько мгновений донесётся, как из бочки, глухой удар: бум!»
Но мальчик знал: по бульвару стрелять не будут — здесь богатые особняки, гостиницы и рестораны. Снаряд как бы прошелестит над головой и разорвётся на окраине — в слободе, где всегда дымно от заводских труб и людно от рабочей бедноты.
Так оно и было. Орудия стреляли с кораблей по заводским районам, а из этих районов могли ответить разве что винтовочными выстрелами или гранатой-лимонкой. Такую дальше чем на полквартала не забросишь. А называлась она лимонкой потому, что по форме напоминала лимон, только была раза в три больше. Таким оружием нельзя было остановить интервентов.
Лимонка… Была она и у Яши. В те годы оружие у мальчишек было вроде бы разменной монетой: лимонка, револьвер, наган — это самая крупная монета, а патроны — мелочь. В те годы патроны эти помогали мальчикам узнавать географию земного шара, как помогают этому коллекции марок. Ведь на молодую Советскую страну напало четырнадцать иностранных государств, и патроны были тоже не менее четырнадцати разных видов.
В ходу были и пустые гильзы от патронов, но это уж совсем мелкота, можно сказать — медяки. В них играли как в бабки или в кегли. Поставят в ряд медные гильзы и сплющенной пулей-биткой бьют по ним. Что сбил, то твоё.
Игрой этой так увлекались, что играли иногда допоздна, при свете луны. Ведь уличные фонари тогда не горели. Мать ругала Яшу, когда он поздно приходил домой; он обещал, что этого больше не будет, но скоро забывал о своём обещании.
Когда вводился комендантский час, горожан загоняли всех по домам в десять вечера. Ночью на улицу не выходи. Чуть кто появится за воротами, сразу патруль сцапает. Если при этом оружие обнаружат, только и жизни, что доведут до ближайшей стенки.
Правда, для разных там фабрикантов-спекулянтов, а проще сказать — для буржуазии, какие могли быть запреты? По ночам устраивались балы, ночами буржуи играли в карты, пили вино — одним словом, веселились. Их меньше было, этих бездельников, чем работающих людей, но все почти буржуи имели пропуска на время, как тогда говорили, осадного положения.
Ночами, случалось, их грабили бандиты. Нет, главные бандиты, вместе с интервентами и белогвардейцами грабившие сёла и города, буржуев не трогали. Но были ещё бандиты, так сказать, частники. Они-то и раздевали по ночам прохожих.
Не зря Татьяна Матвеевна волновалась и сердилась, когда её Яков к ночи уходил на улицу или в порт. Его по росту и за мальчика принять нельзя. Поставят к стенке, бах — и весь разговор.
4. «Руки вверх!»
Лето в том году было жаркое. А тут июль, самая макушка летних дней. Во дворах больших каменных домов от раскалённых солнцем стен воздух, казалось, трепетал и дрожал. Окна отсвечивали ослепляющим солнцем. Желтели деревья, а люди страдали от жажды.
В один из таких дней, когда город был занят интервентами, Яша пошёл с вёдрами по воду. Надо вам сказать, что городская водокачка не работала и по воду ходили в низменные районы города, возле соляной косы. Там были колодцы. Правда, вода в них была чуть солоноватая, но что было делать.
Так вот, вскоре после того, как Яша ушёл, размахивая и позвякивая в одной руке двумя пустыми вёдрами, громыхнули железные ворота, и Татьяна Матвеевна услышала зычный голос:
— К окнам не подходить! Во двор не соваться! Всем по квартирам! Облава!
И потом — бах!
Ну, это, видимо, кто-то из белогвардейцев поставил выстрелом как бы точку, а точнее, восклицательный знак в конце своей короткой речи…
По двору уже перебегали с коротенькими винтовками наперевес белогвардейские солдаты и офицеры с наганами в вытянутой руке или шашкой наголо.
Татьяна Матвеевна, стараясь не скрипеть дверью, вышла на лестничную площадку. Её соседка Анна Михайловна уже была здесь.
— Кого ищут? — шёпотом спросила Татьяна Матвеевна.
— Большевиков.
— Какие же у нас большевики, Анна Михайловна?
— Не знаю. Говорят, есть.
— А мой-то, мой-то Яша пошёл по воду! Вот беда! Ведь дома ни капли воды. Не в чем сварить картошку… Да что я о картошке? Вдруг возьмут кого из нашего дома?
— Моего мужа тоже дома нет…
Спустя некоторое время кто-то заколотил кулаком по железным воротам.
Татьяну Матвеевну бросило в жар. Ей показалось, что вокруг всё горит: пламя подбирается к ней, жжёт её, шипит и трещит. Её оглушал стук в ворота. Стук этот, может быть, не был таким сильным, но ей казался оглушительным.
— Яша! — ахнула Татьяна Матвеевна. Она узнала стук своего сына.
Яша Смирнов не любил ждать, стоять в очереди, просить. И мать не раз говорила ему: «Ну чего лезешь поперёд батька в пекло!» Отец Яши был где-то на фронте с самого четырнадцатого года, и было известно одно: воюет где-то с беляками, а где, неизвестно. Слово «батька» Татьяна Матвеевна вспомнила по пословице и учила по пословице не лезть на рожон. А Яша лез. И в этот раз. Подошёл к дому с полными вёдрами, умаялся, а тут ворота на запоре. Подождать бы, посидеть, не рыпаться, как говорила в таких случаях мать. Нет, не подождал: заколотил кулаком по железным воротам.
— Отворить!
Тут Татьяна Матвеевна забыла о предупреждении, подкреплённом выстрелом, раскрыла настежь окно, легла на подоконник, высунулась так, что ещё чуть — и полетела бы вниз. Но не о себе тогда думала. Увидела, как бежали обратно через двор к подворотне офицер с наганом, второй — с шашкой, а по бокам два солдата с винтовками и юркнули в подворотню.
Из окна был виден только вход в подворотню, как тёмный провал в пещеру. Но зато слышно было — ох, как слышно: громко, чётко, гулко, как оно бывает, когда звук проходит по трубе или по узкому закрытому
