Вот что значит — у кого сила, тот и миротворец.
Когда в отряде шла оживленная суета по подготовке к возвращению домой, мудрый ингушский милиционер Муса изрёк:
— Нет печальнее картины, чем спина уходящего гостя!
До сих пор по праздникам происходит обмен прикольными эсэмэсками между якутянами, осетинами и ингушами.
Письмо
Женщин бывает много, но за гробом идёт одна.
Событий происходит много и каждый день. Но за обыденностью и рутиной каждодневной службы всё быстро забывается. Возможно, срабатывает защита перегруженного «шифера».
Где-то на въезде в Кизляр обстреляна машина Краснодарского СОМа — есть потери. В степи у рисового чека стреляли в Сергеича с Гаврилой — жертв нет. Трое якутских сомовцев увезли на родину, в цинковом гробу, тело своего товарища, трагически погибшего прямо у блока. В соседнем посёлке бандитами расстрелян местный участковый. В другом — вырезана семья главы администрации. В Аргуне (Дарго, Грозном, или др. нас. пункте) подорвана машина якутского ОМОНа — есть раненые (нет раненых). И т. д. и т. п. до бесконечности.
Но всё это только фон каждодневного ратного труда.
Ежедневная цепочка работ, нарядов и отдыхающих от службы смен состоит из следующего: привезти в расположение из родника питьевой воды; приготовить завтрак, обед, ужин; набить мешки песком с камнями, с целью дополнительно укрепить позиции; почистить и подровнять окопы и ходы сообщений; вырыть ещё окопов. Кроме того, чтобы ввести в заблуждение противника, перенести туалет на пятьдесят метров дальше или, как вариант, на тридцать метров ближе от блокпоста, заодно выложить новую тропиночку камешками. Убрать старую. Между делом, быстро сбегать за автоматами и, взяв в кольцо, устроить войну до победного конца с крысой, обнаруженной в мусорной яме; поискать в редких степных рощах дровишки; привезти дровишки; проверить и укрепить ограждение из колючей проволоки. И многое, многое другое. Если останется сил, то можно постираться, помыться в бане и забыться сном. Если сон не идёт, можно черкануть письмишко домой.
Пачки писем из дома привозит из Кизлярского главпочтамта группа до зубов вооружённых молодчиков, умудрившихся съездить туда в увольнение или за продуктами на войсковые склады, не преминув при этом посетить разок-другой какие-нибудь кафешки. Ах, как вкусна кавказская кухня! Это просто кулинарный разврат!
На складах продукты получают во главе с майором Вихрем, который предварительно наладил нужные контакты традиционным русским способом, и теперь договаривается о выделении продовольствия, для блага отряда, сверх нормы. Но половина этой «сверх» уходит в необъятные карманы тучных прапоров- завскладами. К удивлению принимающих харч, иной раз попадаются замороженные мясные туши со штампами Минобороны ещё пятидесятых годов. Но качество вполне приемлемое.
Письма из дома прочитываются и перечитываются очень часто, что весьма, надо это особо отметить, скрашивает всю эту рутину. Сотовых телефонов в то время не было. Чтобы переговорить с родными и друзьями надо было ехать на почту в ближайший более-менее крупный населённый пункт. Сегодня можно и поворчать: «Вот в наше время!.. А сейчас сотики-эсэмэски. Писать совсем разучились!».
Ну, так вот, к примеру, сидит Сергеич с авторучкой и листом бумаги, чешет лоб и думает, чего бы такого написать после слов «Здравствуй, дорогая!»
Через пять минут спрашивает, эдак задумчиво, у своих товарищей:
— Господа! Вот сижу я с авторутшкой и листом бумаги, чшешу свой лоб и думаю, чшего бы ешшо такого написать в письме то?
Уже почти засыпающие друзья ему отвечают:
— Да пшёл ты… к Герасимычу!
Сергеич послушно идёт к Герасимычу. Геркон в это время читает письмо, но всё-равно отвлекается и радушно его встречает:
— Здравствуй, дорогой!
— Да это я уже написал. В смысле — «Здравствуй, дорогая!». Вишь, в чём дело то, вот, стою я с авторутшкой и листом бумаги, чшешу лоб и думаю, чшего бы такого ешшо написать? Весь лоб исцарапал!
Гаврила чесанул разок-другой уже свой лоб, отчего мозг заработал в правильном, нужном направлении и говорит:
— Ну, присаживайся, Сергеич, наливай и пиши! Здравствуй, запятая, дорогая, восклицательный знак.
— Ну-у, знаки то я са-ам. Никак грамоте то обучен.
— Лады! Пиши дальше. Главное — побольше воды! Больше текста, заметьте, больше радости дома. Ты сам то откуда? Из Усть-Маи? Ну, давай в вашем стиле. — «Вот, сижу я с авторучкой и листком бумаги, дорогая моя жёнушка, чешу свой лоб и думаю, чего бы таковского, заковыристого, ещё написать?
И вот, среди огромного вороха дум как-то сразу и одновременно приходящих на ум, я выбираю самое основное. Отметаю, так сказать, всё лишнее и ненужное. Очищаю мысли от никчемной шелухи. И представляешь, остаётся та самая золотая серединка, тот основной стержень, именуемый в народе — истина! Вот об этом-то я и хочу тебе написать. И напишу, и опишу, и освещу. Со всех сторон, плоскостей, со всех ракурсов. Слава Богу, времени свободного, так сказать, незанятого досуга здесь — уйма.
Вот есть тут у нас один, Гаврила, ну дали же имечко человеку. Вот, он предлагает написать про погоду. Но всё это пустое! Банально, пошло, тривиально! Говорит, про здоровье напиши. А что про него писать? Ещё здоровее стал на казённых харчах то, как в санатории тут живём. Скоро сам на колобка похож буду, как Гаврила. Представляешь, он уже в окоп не помещается. Средним диаметром вверху застрянет, ногами понизу сучит, пыхтит чего-то, потеет. Верхний диаметр вниз, по дуге, перевесит, так он ногами над бруствером вращать начинает. А мне почему-то в этот момент грустно. Всё тебя вспоминаю. Шалунишка ты моя! Твою фигурку точёную, талию, ножки.
Ну да всё это лирика. Что-то отвлёкся я. Вот ты спрашиваешь, чем мы тут дышим, как тут у нас, чем мы тут занимаемся. Сразу говорю — не в бирюльки играем. Иной раз ветер дуванёт, так пыль, представляешь, — столбом! А после дождей с грозами, так вроде бы и ничего, дышать можно. Воздух — одна благодать! Наисвежайший воздух после дождей. Ну, а служба, она и в Африке — служба. Служба — дни и ночи. Тут у нас мужики суровые. Многие уже не в первый раз здесь. Сдружились крепко, однако. Круглосуточно, плечом к плечу службу тащим. Не скрою, бывают и трудности, и тягости, и лишения. Которые я стойко переношу.
В отряде двадцать пять человек. Все уже как братья. Хотя знаешь, каждый день видеть эти рожи, одни и те же, с перерывом на сон, очень тяжело. Прямо скажу — нелегко! Вон, рядом Гаврила маячит. Лысый, бородатый, морда — ящиком. Заплывшими глазёнками шевелит, губищами чего-то лопочет, щеки трясутся. Вентилятор к койке прицепил, подлец, думает потеть меньше будет. А дует то в мою сторону, ну невыносимо! Но ты же знаешь, я парень выносливый, терплю. Зазря что ли я старший прапорщик? Старшего прапорщика за просто так не присваивают. А кому сейчас легко?
Пытаюсь вспомнить аромат твоего тела. Не вспоминается. А вот твоё нежное личико вспоминается, глаза твои зелёные, бровки, реснички, губки нежные. И как-то легче жить становится, радостнее как-то. Вот так весело и живём.
Несколько слов хочу уделить местной природе — флоре и фауне. Тут рядом озеро есть, Бандитское называется, это название такое, историческое. По берегу камыш высокий. Ставим сети. Ловятся караси, иногда черепахи попадаются. Я и так весь умный, аж свечусь весь, а как рыбки отведаю, от удовольствия и
