зайдем на Береи, а там уже бог вам в помощь…
Стало тихо. Картограф не торопился с ответом, задумался.
— Береи, — почти прошептал, посмотрел в сторону океана, где-то там, далеко, представились безлюдные Берейские острова, и уже громче: — Этого не будет никогда!
— Если у вас не хватает смелости повернуть, то у нас, поверьте — хватит. Пока мы только просим… Не вынуждаете нас обратиться к физическому решению!
— Выйди на свет! — сказал Рум. — Поразительно! — Всего один трус, и столько смелых слов!
От бесформенной подвижной массы, что темнела метрах в семи, отделился угловатый кусок, проступили знакомые очертания. Вышли двое, матрос и штопольщик; картограф не сразу разобрался: цвет нашивок на рукавах в темноте трудно различить. Сделали несколько шагов и остановились под тусклой мигающей лампой, что освещает лестницу на нижнюю палубу.
'Эти из новых, этих не знаю. Авантюристы, молокососы. Не понимают, итак уже по грудь в… хотят чтоб с головой накрыло. Оно конечно понятно: легких денег хотели, а тут… Пожара они боятся… не того боитесь… Кто ж верховодит?..'
Рум усмехнулся. — Вот он смельчак! Что-то в глазах двоится, — демонстративно протер глаза. — Отсюда не видно, вы держитесь за руки или нет?
Матрос смущенно посмотрел на товарища, после чего робко шагнул вперед.
— Я представитель временного матросского комитета 'за жизнь'. Сокращенно ВМК. В связи с чем, месье Константин, прошу учесть: в моих словах не единоличные требования, а мысли всего общества, — он помолчал, потом добавил: — Никто не хочет бунта, все хотят жить. Примите правильное решение, и команда всегда вас поддержит. А если нет, то… вы не оставляете ВМК выбора.
— И что будет, 'если'?..
— Корабль идет на Береи, а с Вами или нет, тут уж…
— В Береях через неделю меня не будет, — иронично улыбаясь произнес Рум. — На пути в Тиру, где 'Цесариус' будет через месяц, таких островов нет.
— Итак, это ваше последнее слово?.. Надеюсь, вы отдаете себе отчет… Ведь не только за себя расписываетесь, месье Константин, но и за капитана… за всех, кто ни с нами…
— А кто с вами? Я вижу двух испуганных неудачников, оглянитесь, господа приговоренные, с вами никого.
И те, что стояли рядом с картографом, и возле лодок, и дальше у мачт, все вдруг зашевелились, забубнили, и волна недовольства хлынула дальше, побежала по палубам, коридорам, каютам; Константин почувствовал дрожь в ногах, казалось, корабль резонирует от нарастающего, раскатистого гула. Под кителем, за поясом картограф нащупал пистолет, снял с предохранителя.
— Все с нами, все! — крикнул матрос. — Статисты, матросы, вязальщики канатов, даже мастер компаса, даже… — Он усмехнулся, помолчал, размышляя, говорить или нет, — Нас поддерживают 'старшие'. Да.
— Добираешь авторитета… не получится любезный. За тобой никого, кроме палача и виселицы.
'А ведь есть кто-то… кто-то очень испугался… хлюпиков натравил, а они и рады. Так бунтовать легче: есть на кого сослаться. Скажут, они там не разберутся никак, 'старшие' приказывают разное, а нам чего: мы выполняем. Только зря вы так, ой зря… Кукловод как раз не причем окажется, а с вас спросят… спр-о- сят…'
— Мы еще ждем приказаний! — раздраженно выпалил матрос. — Пока еще от вас. Пока!..
Рум цыкнул, несколько секунд, собираясь с мыслями, глядел себе под ноги, но вот поднял глаза и произнес:
— На фок мачте спущен парус. Парус поднять! Компас менять каждые два часа! Метеорологи сегодня не спят. — Ветер, влага, тучность — каждые два часа! с подробным анализом, с данными по плотности испарений. Грузчики — мешки из десятой секции, часть наверх… часть в машинное отделение. Матросам драить палубу!.. каждые два часа! Все! В пять утра общее построение!.. А теперь разойтись! Приступайте к своим обязанностям… Не заставляйте повторять, все слышали приказ! Разойтись!!
Резкий тон картографа поколебал собравшихся, еще перешептывались, но уже как-то неуверенно, не дружно и через пол минуты, робко переглядываясь и пожимая плечами, стали расходиться.
— Да вы что! — испуганно вскрикнул неугомонный представитель временного комитета, вытащил из кармана револьвер и размахивая над собой, кинулся к картографу. — Это предательство! — продолжал он, распихивая матросов свободной рукой. — Командование не выполняет полномочий! — Обязательства отвергаются! Не трусьте! — Мы в своих правах!
Матрос остановился в полутора метрах от картографа, не в силах успокоить трясущуюся руку схватил пистолет двумя, направляя то в голову, то в живот.
Вдруг стало тихо, замерли люди, ветер, волны и Константин подумал, что если это продлится хотя бы секунду, он сможет услышать звезды, но…
— За измену! — с болью врезалось в уши! — За отречение от идеалов свободного общества! За карательное отношение к личности! За попранную честь гуманистических ценностей морского закона! Приговариваю вас к смерти!.. И все же… И все же временный матросский комитет предоставляет вам последний шанс, иначе же…
— После, — спокойно выдохнул Рум.
— Что?
— В пять утра построение. Советую вам: потратьте это время на костюм, постирайте и высушите брюки, майку, поменяйте заплаты на локтях… пусть буду в тон пиджаку… И туфли… Займитесь туфлями. Племянник смотрителя маяка, некто Риковский, проигравшись в вист, сдал свою одежду младшему конюху городской похоронной службы, в аренду — не делайте так.
Константин осуждающе покачал головой, развернулся и, озабоченно вытряхивая из трубки пепел, пошел в направлении кают-компании.
''Кампания' таких выпадов не прощает. Однако странно, верно думают, гильотина, не так больно, как огонь… Впрочем, кто знает…'
— Я буду стрелять, — услышал он на пол пути, остановился, некоторое время раскуривал трубку, потом развернулся.
— Будьте добры любезный… — произнес Рум, хмурясь. — Я, конечно понимаю: он просил себя не называть, и все же, знать бы имя героя, всесильная воля которого избавит вас от следствия, или того лучше — отменит решение трибунала.
— Видит бог, я не хотел этого, но приговор вынесен. — сказал дрожащим голосом матрос, плечи его тряслись, и револьвер, направленный на картографа, казалось, хочет вырваться из рук. — Прощайте, месье Рум… В бунте нет нужды, нас поведет…
Раздался выстрел, матрос упал, а позади него, с дымящемся пистолетом в руке, с перекошенным от злости лицом, возвышался Натан Рикша, старший синоптик торговой шхуны 'Цесариус'.
2
…и когда я увидел, как этот негодяй наставляет на вас оружие, — говорил Натан возбужденно, — вот не понимал как это: сердце в пятки!.. Ух. Еще секунда и не успел бы. Как я его бахнул! — видели? — Стукнул себя ладонью по затылку: — Шмяк.
Они уже давно шли по коридору, и перед каждой дверью Натан выбегал вперед, отворял и пропускал картографа, при этом заискивающе улыбался, заглядывал в глаза, будто хотел угадать мысли, настроение, и все говорил, говорил.
— Идите-идите, я придержу, не люблю когда хлопает. Нет, эти вечерние прогулки ни к чему. Да и днем не ходите больше один, а-то вон что получается. Вы меня зовите, живо присмирю. Придумали же — Береи. Шуты. Им только бузить, больше ничего. Ни черта же не смыслят в нашем морском деле, и туда же… Надо что-то делать с кастами месье Константин. Никак не решусь, но есть мысль пойти с жалобой в министерство морской и наземной кадровой идеологи. Матросы, эти невежи не снимают головных уборов даже перед статистами, да-да, я сам видел! Это беда, это начало конца, как вы думаете? Каждому почет и уважение согласно занимаемой должности, согласно полезности — так было раньше и был порядок! Вот я —
