— О жизни Антон, о жизни…
Он задумался: — Вы совсем ничего не знаете о жизни… Я хирург, — сказал после долгой паузы. — Я даже спас нескольким людям жизнь… Но я не люблю людей… Зачем я стал врачом?
— Интересно, продолжай.
— У меня состоятельные родители. Даже очень. Но я таксую на 'копейке', за копейки. Отец не хочет меня видеть.
— Так врач или таксист?
— Таксист. Уже четыре года. Сам по себе… ну и пусть! Я не видел их четыре года.
— Родителей?
— Пусть сам роется в кишках. Так и не привык. Мерзко. Мать звонила, говорит: 'Приезжай. Поговори с ним', а я говорю: 'Пусть перезвонит'. А он не перезвонил.
— А ты?
— У меня тоже есть гордость.
Сергей подошел к нам, сел возле: — Чего замолчал?
— А ты говоришь, жизнь…
— Антон, за три года, ни разу не слышал от тебя слово — работа. То ты в Москве, в клубах каких-то, то в Карелии, то на Волге, то… На какие деньги?
— Есть тетка, дядя — брат отца.
— Вот видишь. Не так все плохо, оказывается, правда?
— Плохо. У меня было все. Трудно отвыкнуть. Но теперь я морской волк! Я капитан! И я могу выбирать!
— Отлично, — говорю. — Ты счастливый человек. Научился находить радость там, где…
— Да, — сказал он грустно, — я счастлив. — Вздохнул, посмотрел наверх: — А Игорь, обязательно разобьется.
До вершины ему метров десять, вниз падать, чуть больше. Специально выбрал самый трудный участок: стена гладкая, отвесная. Ноги Игоря болтаются над пропастью. Подтягивается на одной руке, замирает, вторая не спешит, гладит стену, пальцы нащупали выемку; переносит всю тяжесть тела на два пальца, подтягивается теперь на левой, и опять замирает. Наверное, профессиональные гимнасты, тоже могут, вот так, на одной руке — не знаю? Только однажды видел такое. Парень, тогда лихо крутил на турнике: выходы, солнышки, склепки, а потом сделал уголок (поднял ноги под прямым углом к туловищу), разжал кулак, повис на одной руке, и с большим трудом, но дотянулся подбородком до перекладины. Правда, он весил килограмм шестьдесят, а Игорь больше сотни.
Какая чудовищная сила в руках. И страшно и красиво и… Даже Сергей не смог скрыть восхищения: глаза загорелись, весь напрягся, вытянулся, как нить воздушного змея в сильный ветер.
— Вот так и в детстве, — говорит. — Думал, можно научиться, но… Тридцать раз я подтягивался в десятом классе, а он…
— А он?
— Больше ста.
— Не бывает такого.
— К сожалению бывает. К сожалению — потому, что, много шишек набил, пока понял: 'Что позволено Марсу, то…'
— Ты никогда не рассказывал о нем. Почему?
— С ним все непросто… С ним всегда тяжело. Его бывает слишком много. Думаешь, даже иногда: может, лучше бы его не было совсем?.. А в другой раз… Знаешь, не могу себя представить без него… Я был бы другим. Я был бы не я.
— Расскажи. Какой он?
— Всегда одинаковый. Все люди разные, а он одинаковый. Я расскажу, как-нибудь, потом.
— А Саша? Расскажи про нее.
— Если бы мне кто-нибудь, про нее рассказал…
Сергей ухмыльнулся, погрозил белорусу кулаком. Игорь на самой вершине, поднял руки вверх, пальцы показали римскую пятерку, победа — 'Виктори'. Разлом наполнился раскатистым: — Э-ге-ге-гей!!
Когда вернулись, было еще светло. Все вдруг перевернулось кверху дном: Игорь пошел спать, Сергей взял гитару, чего-то там завыл, Саша, вместо того, чтобы заняться ужином, стала разводить костер, а мне что делать? Гречку варить? Я, человек, не для этого.
— Сашенька, так кушать хочется, — говорю.
— И не говори Глебушка, так хочется…
— И что же нам, теперь делать?
— Ну, ведь это же не честно, — спел Сергей. — Ты готовь, с нас будет песня. Мы же — это не умеем! Мы от голода немеем…
— Нет ребята, сегодня ваша очередь.
Сергей продолжал:
— Как сказал Наполеон, приготовь-ка нам бульон.
Саша задумалась, и в ответ: — Просит, фройлена Жюстин: 'приготовьте сами — блин!'
Первое, что пришло мне в голову: — Как сказал кореец — Тхе: 'Мы сегодня, не в духе!'
— Жив китаец Чу-вай-конг, приготовьте макаронг, — парировала она. — Принцу Аль Джамул Кашионку бросьте в макаронг тушенку.
— Ха-ха-ха… Серега, ты смотри, какая умница. Сашенька, давай еще! Одновременно, можешь чистить картошку.
— На сегодня рабство отменяется. Как сказал Лукум Рахат: 'Шпрехен зи матриархат'.
— Класс! Сашенька, да ты ж поэтесса… Да мы с тобой, такие стихи забабахаем!
— Стихи — хорошо, но как, насчет, поесть?
— Хорошо солнце, я приготовлю. Но если, будет невкусно…
— Не бойся, я буду руководить.
— Где у нас картошка?
— Под столом.
— А, вижу. Я сделаю суп из рыбных консервов — хочешь?
— Очень.
Набрал картошки, сел напротив Саши, принялся чистить.
— Мой друг — художник, давал интервью одной газете. Были такие слова:
'Я давно себя нашел.
У меня все хорошо.
Я рисую и пишу.
С помощью карандашу'.
Сергей положил гитару на скамейку. Говорит:
— Идеальная рифма, для меня, или даже не рифма… Обожаю в стихах фамилии… — '…особист Суэтин, уже давно приметил', 'Опять, Пача подвел потерей роту', или… Вообще Сашенька: 'Жив китаец Чу-вай-конг, не сыграть ли нам в пинг-понг' — это прекрасно! Но, есть нюансик. Бриллиант надо правильно огранить. Лучше, чем шансонье в этом смысле, конечно… Не нашел он рифму, на слово — бывает, и вставляет прямо в центр этого роскошного колье, рубин. Например: 'Я иду, избит и грязен, помоги мне одноклассник Колязин', или: 'Менты избили пацана, по приказу опера Головина'. Идеальная рифма — уже граненый алмаз, выглядит так: 'Я иду, избит и грязен, помоги мне одноклассник Колязьев'. Чувствуете разницу? 'Менты избили пацана, по приказу опера Головиной'.
— То есть, идеальная рифма, — отсутствие рифмы?
— Идеальна рифма — почти рифма. Если уж решил вставить фамилию, не стесняйся, чего уж там, пусть все видят. Истинных поэтов пока мало, но мы уже поднимаем мятежные головы…
