Мать, без устали бога молила, что бы уберёг сына от шага рокового да на путь наставил.
Приходили подруги к Касе, жалели её да на Марылю сердились. Вот такие перемены и страсти кипели в селе. И когда счастливая Василиса прибежала домой, не до радости было дочери.
— Посмотри, доченька, как мать твоя скачет да прыгает, словно молодуха, спасибо Зенеку, вылечил меня. А ты не журись, доченька. Вот соберём урожай, повезём на ярмарку, а там со всего края, а то и из города, люди приедут. Да возле такой красавицы, как ты, женихи толпами ходить будут. Встретишь, оттает твоё сердечко, полюбишь и забудешь свою печаль-кручину. А Милош пусть сохнет, хоть сдохнет, раз такую красавицу в руках не удержал, — тарахтела Василиса возле печки, боясь повернуться к Каси встретиться с ней глазами.
— Ничего-то вы мама не понимаете. Не мила мне жизнь без Милоша, — потухший взгляд Каси был подтверждением её слов, — да отстаньте вы со своими нежностями да успокоениями.
Оттолкнула Василису, пытавшуюся обнять её, и вышла на улицу.
— Ой, и правда, совсем ополоумела от радости, такую боль дочке принесла, — опомнилась Василиса, села на лавку.
В череде событий, где Зенек со своим даром принимал участие, был ещё яркий, но страшный эпизод. Когда поднялись в полный рост травы, всё село вышло сено на зиму заготовить. Мужики косили, бабы в стога собирали. Детвора, от мала до велика, на вершине стога, собирала траву, приминала, чтобы та не падала вниз. В полдень прекратили работу, перекусить да отдохнуть не много. Как вилы, зубьями вверх около стога оказались, ни кто понять потом не смог. Ребетня покатилась как горох со стога, а самый маленький из всех, шестилетний Янек, замешкался, оступился, неловко полетел вниз и прямо животом на вилы попал. Даже вскрикнуть не успел ребёнок. Кровь фонтаном из развороченного детского тельца обдала стог свежей зелёной травы. Дико закричала мать, все кинулись к нему. Подняли мужики безжизненное дитя, бабы подхватили бьющуюся в истерике женщину. Молчали все от свалившегося в такой светлый день горя.
— В село его надо, к Зенеку, может, хватит у него дара поднять дитё, — пришёл в себя кто-то.
— А и правда, помните, как он мне ногу вылечил, — суетилась вокруг баб Василиса.
Но от села к людям уже бежал сам Зенек.
— Как сердцем почуял, не ладно у вас что-то, — переводя дыхание сказал он, — положите его наземь да отойдите все, мать держите, что бы не билась, как шальная, ничего, ничего, маленький, сейчас пройдёт.
Он наклонился к истекающему кровью ребёнку. Лёг с ним рядом, обнял хрупкое тельце, закрыв рану собой. Лежал долго, молча, закрыв глаза. Потом откинулся, увидели люди, что перестала кровь хлестать, только рваные края раны остались. Достал Зенек из-за пазухи пучок травы какой-то, положил на животик Янеку. Встал, взял его на руки.
— Заберу я его с собой. Как успокоите его мать, скажете, чтобы завтра пришла за ним, до утра всё решиться, — и пошёл в село.
Даже птицы в лесу не щебетали. В молчании стояли люди, только рыдания несчастной матери нарушали тишину. Подошла Степанида к бедной женщине. — Успокойся, сердешная, хорошо всё будет, только верь. Вспомни, какие чудеса он с Василём моим сделал, даже старик мой, кажется, помолодел.
— И мне-то как помог, от смерти спас, — вторила ей Василиса.
— Ой, бабоньки, нешто вы не видели, как всё нутро у моего Яцека искарёжило, да наружу вывернуло, — не могла успокоиться мать.
Степанида с Василисой переглянулись. Да, зрелище действительно, жутко было.
— А я верю, обойдётся всё, — вступила в разговор Евдокия, — примеров много, мы все с вами тому свидетели. Молись да бога проси.
После происшествия работа не ладилась. Но заготовка сена — ответственный момент, и все потихоньку, снова влились в работу. Степанида пошла провожать мать Яцека до села. Той точно не до работы было. А люди, продолжали думать и спорить, удастся ли Зенеку выходить мальца. Но большинство, помня чудесные примеры, было убеждено, всё получится. До утра, в хатах было неспокойно от пересудов. Не спала в эту ночь и мать ребёнка. Ходила по избе, не находя покоя, не выдержала, пошла к хате Марыли, да там до утра и просидела. Не спали эту ночь и там..
Принёс Зенек с поля малыша, положил на лавку у иконы.
— Принеси Марыля воды с того родника, что для дедовой травы приносила, — дай мне тот пучок травы, что красной тряпочкой перевязан.
— Я мигом, — подхватила Марыля вёдра и выбежала из избы.
Принесла, поставила воду на печку. Зенек сидел возле ребёнка, держал свои руки у него на животе.
— Не легко будет поднять его, должен был он смерть свою такой принять, так и сказали мне, но не могу я смириться с этим, выпросил у них, чтобы дали ему ещё жизни. Согласились они, но сказали, что это на моей совести будет, если жить он будет не так, как должно.
— А кто тебе это сказал?
— Те, кто послали нас сюда. Сказали, что и ты скоро научишься их видеть и слышать. А сейчас, помоги мне, брось эту траву в котёл, да помешивай, пока она белой не станет, мне руки убирать нельзя.
Удивилась Марыля, но стала делать, как Зенек сказал. И правда, закипела вода, трава, из тёмно- зелёной, почти чёрной, в белую превратилась, спеклась да как ткань стала.
— Вытащи её, отожми, отваром протри ему рану, налей в кружку, что бы попить мог, а траву давай сюда, — наблюдал за Марылей Зенеш.
Налила в кружку, намочила тряпочку, протерла рану, напоила из ложки ребёнка, отжала траву. — Теперь положи её под мои руки, и сама садись да свои руки вперехлёст с моими на него положи. Обоих нас здесь сила нужна. Сидеть долго придётся, до первой звезды утренней. Сможешь выдержать?
— Конечно смогу, если надо так, да уж больно ребятёнка жалко — с готовностью ответила Марыля, а сама подумала «чудно, никакой силы в себе не чую, но раз так говорит, значит правда так надо».
Но тут услышала, как от головы по рукам к ладоням, вроде тепло пошло. «Странно, никогда раньше такого не чувствовала»— удивилась она новым ощущениям. О чём думали потом оба, нам не ведомо. Но как заголосили первые деревенские петухи, стряхнул Зенек оцепенение, кивнул Марыле. Убрала она руки, потом Зенек свои убрал. И … открыл ребёнок глаза. Обвёл взглядом комнату.
— Ну вот и хорошо, теперь на поправку дело пойдёт, — остался доволен результатом ночного бдения Зенек, улыбнулся ей.
Слёзы навернулись на глаза Марыле:
— Хорошо, я так рада.
— А где мама, — тоненький голосок ребёнка был слаб и еле слышен.
— Скоро придёт твоя мама, а пока, давай отвара попей, — сказал Зенек мальцу, — завтра с друзьями бегать да играть будешь.
Вышла Марыля на улицу, солнцу улыбнуться, так хорошо на душе было, даже песню напевать стала. Увидела у яблони согнутую женскую фигурку, в утреннем сумраке не разобрать.
— Кто здесь? Хустина, ты что ли? Неужели всю ночь просидела? Зенек же сказал, что всё в порядке будет, сидела бы дома, утра дожидалась — подошла к ней Марыля.
— Да разве ж могла я дома усидеть, дитё помирает, — поднялась ей на встречу та, даже слёз не было у бедной, все за ночь выплакала.
— Не поверила, значит, что обойдётся, а зря. То правда, на волосок от смерти Яцек твой был, а сейчас ничего, глазки открыл, да о тебе спрашивал.
— Неужели, отошла смерть? — силы окончательно покинули бедную мать и она повалилась на руки Марыли.
— Ну что ты хорошая моя, бедная, извела себя без веры. Сама убедишься, подожди, пойду Зенеша спрошу.
Посадила Марыля Хустину и пошла в хату. А Зенек уже выносил на руках улыбающегося уставшей улыбкой мальца.
— Здравствуй, Хустина. Вот и сынок твой, жив-здоров, — передал из рук в руки пришедшей в себя
