подавлении слабых, беспрекословном подчинении только его воле. Но Генри с товарищами пресёк эти попытки. Мальчишкам нравилась его рассудительность и доброта. С не свойственной юному возрасту, терпеливостью, он находил такие слова для поддержки духа своих друзей, что даже офицеры поражались его умению. Легко обучаясь наукам, он помогал остальным освоить программу обучения. Всерьёз занялся физподготовкой. Глядя на него, и остальные мальчишки его лагеря подтянулись. Стас, видя всё это, мрачнел день ото дня, замкнулся в себе, стал ещё злее и непримиримее. Он всей душой стал ненавидеть Генри и строил планы, чтобы отомстить ему. На этом то и поймал его Людвиг Юшкевич.
Как-то раз, ночь, когда все спали, Стас встал с кровати, тихонько подкрался к Генри и долго смотрел на своего спящего врага. Сжимая кулаки, он представлял самые страшные картины расправы. Но тут Генри пошевелился и открыл глаза.
— Что тебе надо, Стас? Остынь, — Генри сел на кровати.
От неожиданности, Стас вздрогнул, попятился назад, и не удержав равновесия, плюхнулся на кровать Влада, чем напугал его. Тот вскрикнул, подскочил. Проснулись ещё несколько человек, и чтобы избежать расспросов, Стас выбежал из спальни. Дежурный офицер окликнул его, он что-то пробормотал и побежал в сторону туалетной комнаты. Сердце бешено колотилось, он был взвинчен до придела и в тоже время, напуган теми мыслями, которые родились в его голове. Он наклонился к умывальнику, плеснул на пылающие щёки холодную воду, потом ещё и ещё, постоял, чувствуя, как холод остужает жар. Повернулся, чтобы вернуться в спальню и вздрогнул. Перед ним стоял Людвиг.
— Здравствуй, Стас. Вижу, ты взволнован. Что же, позволю себе спросить, что привело в трепет такого сильного и отчаянного человека? — на губах Людвига играла таинственная улыбка.
Стас не был лично знаком с Людвигом, только знал, что среди старшекурсников есть такой человек, которого некоторые уважают, а некоторые просто побаиваются. Он держится высокомерно и весьма таинственно. В среде преподавателей о нём отзывались как о человеке, подающем большие надежды. Ему прочили блестящее будущее и поговаривали о том, его оставят преподавать. Вообщем, отзывы о нём были, весьма, положительные.
— Ничего особенного, просто дурной сон, — ответил Стас, не понимая, как Людвиг попал сюда, — я не слышал, как вы вошли.
— Да это не столь важно, всё равно, тебе этого не понять. Давай лучше поговорим о тебе. Я знаю причины твоего волнения и ярости. Тяжело так просто потерять свою власть над людьми.
— Какую власть? я не понимаю, о чём вы говорите, — Стас опустил глаза.
Людвиг подошёл к нему, поднял его лицо за подбородок и посмотрел в глаза Стаса долгим пронзительным взглядом. Стас поёжился, очень странным показался ему этот взгляд. Маленькие, с азиатским разрезом глаза Людвига, как два буравчика, сверлили его. В них было что-то такое зловещее, Стасу показалось, ещё чуть-чуть, и они вспыхнут пламенем, которое выжжет его мозг. Было ощущение, этот человек видит его насквозь и знает всё сокровенные тайны. Стас убрал голову и отступил на шаг. Людвиг заметил, как в глазах этого мальчика ярость сменилась страхом. Чтобы сгладить обстановку, Людвиг погасил огонь в своих глазах, улыбнулся и сказал:
— Да брось ты, я и правда всё знаю. Целых два года тебе подчинялись все младшие, а теперь ты остался почти один, за исключением нескольких, но они слабы и также поговаривают о том, что Генри лучше тебя. Пожалуй, они скоро тоже перекинуться в его лагерь, и про тебя все забудут. Но в моём лице, ты нашёл настоящего союзника. Мне, так же как тебе, этот выскочка встал поперёк горла. Я убеждён, только силой страха и полного подчинения, можно управлять всеми. Стаду нужен вожак, а ты таковым и являешься. Я помогу тебе вернуть всё на прежнее место.
Стас посмотрел на Людвига. «Ну, вот и хорошо» подумал Людвиг, заметив, как загорелись надеждой и радостью глаза мальчишки. Чтобы скрыть своё ликование, Людвиг почесал переносицу, поправил волосы и, улыбнувшись, сказал:
— Ты готов к борьбе?
Стас, недолго думая, закивал головой.
— Замечательно, я рад, что не ошибся в тебе. Давай скрепим наш договор крепким, мужским рукопожатием, — Людвиг протянул руку.
Стас, с поспешной готовностью, подал свою. Людвиг посмотрел ему в глаза, потом перевёл свой взгляд в точку между бровями Стаса, взял протянутую для рукопожатия руку, и крепко сжал её. Стас почувствовал, как невидимый ток от руки Людвига, создающий неприятное ощущение, пошёл по телу, овладел его существом. В точке на лбу, куда не мигая, смотрел его новый друг, стало, сначала, невыносимо жарко, потом ледяная стужа сковала голову. Как миллионы тоненьких иголочек впились в мозг. Стасу показалось, сейчас он потеряет сознание от боли. Но вдруг, всё прекратилось, ему стало легко. Людвиг отпустил его руку:
— А сейчас, иди. Я сам найду тебя завтра. Нам надо многое обсудить и обдумать.
Стас вздрогнул от его голоса и прикрыл глаза, а когда открыл их, Людвига уже не было, он пропал также, неожиданно, как и появился. Стас пошёл по коридору в спальню. Ему казалось, он отсутствовал долго, и дежурный офицер поставит ему это на вид. Но тот ничего не сказал, даже не посмотрел в его сторону. Лёжа в кровати, Стас думал о том, что всё происшедшее очень странно и таинственно. Но недолго эти раздумья занимали его голову. Он пришёл к выводу, что благодарен его величеству случаю, который помог ему сдружиться с таким влиятельным и сильным человеком, как Людвиг Юшкевич.
Глава 10
Генри стал одним из лучших учеников. Учился на «отлично», уже не однократно получал грамоты и поощрения. Со Стасом они больше не конфликтовали. Вышневский избегал открытой ссоры, даже можно сказать, стал тихим и незаметным. Генри, со свойственной детям непринуждённостью и добротой, пытался поговорить с ним, подружиться, но Стас избегал этих разговоров и на контакт не шёл.
За эти три с лишним года, Генри получил из дома всего шесть писем. Пять из них было написано матерью за первые полгода. Потом письма прекратились. Генри переживал, не зная, что могло произойти, почему его любимая, добрая маменька не пишет ему. От отца он писем не ждал, помня, с каким настроением отец отправил его сюда. Но вот, нежданно-негаданно, Генри получил весточку из дома, и на конверте узнал почерк герцога Яровского. Сухим, казённым языком, отец написал ему, что мать чувствует себя нездоровой и просит сына писать почаще о своей жизни. Генри и так не ленился на счет писем, но смутная тревога после письма отца поселилась в сердце мальчика.
И вот, однажды, сидя на занятиях, Генри почувствовал сильное волнение. Он никак не мог понять причину. Вроде, всё было нормально и в учёбе и во всём остальном. Ночью ему приснился сон, в котором его отец танцевал на балу с хорошенькой, молодой девушкой. Он что-то говорил ей, она улыбалась, бросая на отца восторженные взгляды. А через три дня, Генри вызвали к начальнику корпуса, который был другом отца и встречал Генри когда тот впервые переступил порог училища. Дежурный офицер проводил Генри к кабинету, оставил ждать у дверей. Через несколько минут, Генри пригласили войти. В кабинете полковника сидел отец. Сердце мальчика бешено заколотилось от радости, но, в тоже время, тревоги. Ему так хотелось броситься к отцу и обнять его, все прошлые обиды и непонимания давно забылись. Но он не стал этого делать, помня, что отец не любил этих нежностей. Генри вытянулся в струнку, прищёлкнул каблуками, кивнул головой:
— Кадет Яровский прибыл по вашему указанию.
— Вольно, кадет. Поздоровайтесь с отцом.
Отец поднялся со стула. Генри шагнул к нему, снова кивнул.
— Вы вырастили хорошего сына, герцог. Он наш лучший ученик, отличник по всем дисциплинам.
Генри увидел, как губы отца тронула довольная улыбка. Герцог посмотрел на своего друга, протянул сыну руку для рукопожатия. Генри пожал руку отца, а тот, удивительно нежно, погладил его по стриженой голове.
— Кадет Яровский, в знак поощрения вашим стараниям, вы получаете десятидневный отпуск для поездки домой вместе с отцом.
