Генри, приходя в себя, почувствовал сильные удары по щекам. Он открыл глаза и увидел доктора Мальду, склонившегося над ним.
— Боже мой, что же вы делаете, юноша?! Немедленно в кровать, — кряхтел доктор, пытаясь приподнять Генри.
— Доктор, который час? — и услышав ответ, что сейчас шестнадцать минут по полуночи, прошептал, — я настаиваю, позовите немедленно генерала Валевского, это вопрос жизни и смерти.
Доктор, недоумевая, отдал распоряжение подбежавшему дежурному офицеру, чудом оказавшемуся в столь поздний час в лазарете и тот, придерживая форменную фуражку, бросился по коридору к выходу.
Когда заспанный, с помятым лицом Валевский, чертыхаясь и зевая, пришёл в палату Генри, тот уже полулежал на кровати, опираясь на подушку. Мальду проверял его пульс, держа за запястье.
— Что вы себе позволяете, Яровский? Будить меня посреди ночи?! Что за бестактность? — гневно вопрошал Валевский. — Доктор, прошу вас, оставьте нас с генералом наедине, — тихо попросил Генри.
— Пять минут, не больше, вам нужно отдыхать, юноша, — Мальду вышел, качая седой головой.
— Господин генерал, я кое-что знаю о вас, что может разрушить вашу карьеру. Десять лет назад вы украли очень важные документы и спрятали их в старой оранжерее в конце сада, я нашёл их и перепрятал в другое место, — слукавил Генри, — у меня есть свидетель вашего неблаговидного поступка, от которого пострадал невиновный. Его разжаловали, а вы заняли его место и стали начальником Академии. Мой свидетель молчал столько лет, потому что вы запугали его, но теперь он готов говорить и смею вас уверить, это крах всему, чего вы добились за это время и что вам так дорого нынче.
Генри говорил в полголоса и генералу пришлось подойти поближе. С каждый словом, Валевский склонялся всё ниже и ниже, пока их глаза не встретились. Генри слышал, как его слова срываются с губ, словно свинцовые пули. Он поднял руку и положил её на грудь генералу, собрал все свои силы и придал голосу твёрдости. То, что он говорил генералу дальше, осталось тайной только этих двоих. Генерал начал сначала бледнеть, потом его кожа посинела как от удушья, глаза покрылись тончайшей сеточкой лопнувших капилляров. Подлые натуры трусливы, если их припереть к стенке. А в голосе и глазах Генри было столько силы и натиска, что спесь с генерала испарилась, уступив место страху и панике.
— Что-о, что вам от меня нужно? — заикаясь, еле выдавил из себя Валевский.
— Сейчас вы немедля ни секунды, лично, выведете из спального корпуса № 2 всех учащихся и отведёте их подальше от здания. А завтра, вы отправитесь в министерство и сознаетесь во всём, тем самым, снимите позорное клеймо с честного имени пострадавшего от вашей подлости и подадите в отставку. Возможно, этим вам удастся вымолить прощения у бога за ваш грех и спасти вашу, хоть и подленькую, но всё-таки душу. Кто пролил кровь невинного нигде не убдет в безопасности. Кара небесная следует за ним по пятам и во всей вселенной нет места, где можно спрятаться от неё, если только в преисподней. Но неужели вы так глупы и не понимаете очевидного. Ад — возмедие за грехи, совершённые тобой!
Не разгибая спины, словно на ней лежал непомерный груз, генерал попятился задом и, бормоча слова благодарности и послушания, выскочил из палаты. Генри, чувствуя неимоверную усталость, откинулся на подушку и закрыл глаза. Он был уверен, этот негодяй обязательно выполнит всё, как надо. Но ему хотелось самому посмотреть на происходящее и он, собрав остатки сил, вышел в астрал. Генри стоял в астральном теле в нескольких метрах от здания и видел, как его товарищи, под громкие крики Валевского и ещё нескольких офицеров, в нижнем белье, спешно выбегали из корпуса. Чудовищный порыв ветра, о силе которого можно было с уверенностью судить по тому, как почти до земли склонялись деревья и люди, чуть не ползком, отходили на безопасное расстояние, видимо, столкнул там, на верху две огромные ливневые тучи. Всё небо, от одного края до другого, прорезала яркая вспышка громадной молнии. Она вонзалась острым концом в здание и рассыпалась на тысячи мелких стрел. Они, в свою очередь, разбились ещё на тысячи, и вот всё здание мгновенно охватило бушующее, пожирающее пламя. Люди стояли под проливным дождём и во все глаза смотрели на эту катастрофу. Что творилось в их душах, думается, ни для кого не будет секретом. Генри смотрел и улыбался, ему хотелось петь от счастья и радости. Он мог кричать и читать молитвы, восхваляя провидение за свой дар зная, что его никто не увидит и не услышит. Все уцелели! И тут он увидел астрального Людвига. Сколько ненависти и злобы было в его глазах! Они отражали пламя пожарища, вспыхивали искрами, впиваясь в Генри. Дух астрального воина проснулся в нашем Радужном Адепте и он бросился на врага, мгновенно повалив того на землю. Генри увидел глаза Людвига так близко, что в их глубине смог разглядеть чудовищную бездну ада. Руки Генри сжали плечи Людвига, словно хотели вдавить того в землю, как можно глубже. Почувствовав, как сжался его противник, он, правой рукой, наотмашь ударил его и с удивлением обнаружил, что Людвиг исчез. Он словно растворился в клубах дыма, стелющихся по земле. Генри так и не понял, победил он или нет, но лёгкое чувство удовлетворения поселилось где-то в глубине его сознания. Он почувствовал толчок, ощутил своё физическое тело и, с облегчением вздохнув полной грудью, крепко уснул.
Глава 17
Ядвига стояла возле окна, вглядываясь в подъезжающие кареты. Среди прибывших знакомого силуэта любимого не было. «Неужели не приедет? Нет, не может быть, он всегда держит слово. А может, я не так поняла его и он приедет в церковь, на венчание? Ведь он так занят. Любовь моя, моя жизнь, мой желанный. Он вернулся ко мне и теперь ничто не разлучит нас больше никогда. Что пожелает, что прикажет он мне, я всё выполню. Ничего не боюсь, ни ада, ни бездны, хочу быть с ним здесь, в этой жизни, чувствовать его тело, чувствовать его душу, слышать его голос, ощущать его прикосновения. Без него моя жизнь теряет всякий смысл. Я хотела уйти в тот мир, в который не проникает солнечный свет. Провалиться во мрак, чтобы найти его там, на другой стороне, откуда он пришёл. Там его дом и мой тоже. Там мрак, мгла, но я всё равно нашла бы тебя. Моё сердце и любовь привела бы меня к тебе и мы слились вместе навечно. Но теперь всё в прошлом, моё отчаяние, моя боль и горечь, теперь мы вместе ещё в этой жизни. Наши встречи нечасты, но как они хороши и блаженны! Я всегда чувствую твоё присутствие, хотя ты можешь быть и далеко от меня. Я ощущаю твои нежные прикосновения на расстоянии и схожу с ума от близости твоего тела. Мой единственный, самый желанный! Надо одеваться и ехать в церковь, нынче моя свадьба с этим старикашкой, но Людвиг сказал, что так надо и я выполню его приказ. Ради нашей любви, я поняла это чувство, когда никого не слушаешь и делаешь всё самое хорошее что может быть в жизни для неё. Ты увидишь, я буду самой красивой невестой, но только твоей и ничьей больше, вся моя красота только для тебя. Куда запропастилась эта дрянная девка?» подумала с досадой Ядвига и крикнула:
— Катрина, дрянь такая, где тебя носит?! — и сама не ожидая от себя такого неприличия, тихо сказала, — нельзя мне быть такой грубой, я всё-таки титулованная особа и не пристало кричать, словно простолюдинке. Катрина! Дитя моё, пора одеваться, помоги мне.
«Вот бестолковая, ушла далеко и не слышит. Могла бы просто подождать за дверью, неужели не понятно, что мне надо было немного побыть одной перед тем, как навсегда расстаться с девичеством. А в прочем, сколько не оттягивай этот момент, я всё равно не могу осмыслить происходящее. Словно это не со мной. Я могу жить только когда он рядом и смотрит на меня своими прекрасными и таинственными глазами. Спасибо господу за эту дьявольскую любовь. Вот смешно, говорю спасибо богу за дьявола. А впрочем, мне нет дела до того, кто он и какая в нём сила. Только бы он был рядом со мной. Наконец-то я избавлюсь от дорогих родственников. Маменька, со своими охами-вздохами, нравоучениями, папенька, вечно слезливый и безвольный. Как они мне все надоели, семейный распорядок, уклад — всё свято и так постыло».
За дверями послышались осторожные, тихие шаги, но Ядвига, не отворачиваясь от окна, спиной почувствовала, это не горничная, ни маменька. Она узнала эти шаги, узнала запах, словно, ночной, пьянящий запах сада, который мог источать только один человек на земле. У девушки перехватило дыхание, она повернулась к дверям. Стук её сердца сливался со стуком того, кто плавными, кошачьими шагами приближался к её комнате. Ядвига бросилась к дверям и без сил упала в объятья вошедшего Людвига. Задохнувшись от страсти, они припали губами друг к другу. Каждая клеточка их тел отвечала на желание и любовную истому. Людвиг, одной рукой держа девушку за талию, другой закрыл дверь на замок. Щёлкнувшие пружинки механизма были словно громовые раскаты в ночной тиши. Людвиг смотрел на свою возлюбленную и сам сходил с ума от любви. Он обожал эту дивицу и искренне торжествовал любовную
