Мартин Романо
Всадники бури
Глава I
«Тварь в небе»
Огромный темно-багровый диск догорающего солнца только-только опустился за серые спины западных предгорий. И вслед за ним, словно исполинский шлейф, по небу медленно потянулись мелкие перистые облака. Внизу, у самой горной гряды, они были еще вызывающе красны от недавнего прикосновения к ним жарких лучей светила.
Чуть выше на них оставался приятный, не раздражающий глаз румянец. Дальше этот румянец легонько, как будто смущенно, задевал лишь самые краешки уже редких облаков. А ближе к востоку небо было чистым и светлым. На нем даже обозначились появившиеся первыми ночные светила, и чем более меркло все вокруг, тем ярче становились они.
Было тихо. И только частый топот конских ног нарушал первозданную тишину горного края. Конь бежал быстрой уверенной рысью. Так что если бы не гулкий стук его копыт, со стороны могло легко показаться, будто он и не бежал вовсе по узкой горной дороге, а при помощи неких магических сил летел над ней.
Могучему, напоенному первозданной силой жеребцу ни в чем не уступал и его всадник, державшийся в седле столь уверенно, будто был в нем рожден. Это был настоящий гигант с развитыми, играющими при всяком движении мускулами, широкими плечами и смуглым обветренным лицом. Его длинные черные волосы развевались на ветру.
Взгляд синих, как утреннее небо, глаз был полон отваги и достоинства. Одежда всадника выдавала в нем воина. Поверх кольчуги был наброшен плащ из шкуры леопарда. Короткие кожаные штаны чуть не доходили до колен. Замшевые, с очень плотной подошвой сандалии были закреплены на икрах тонкими ремешками. Колени прикрывали металлические пластины. В ножнах, придерживаемых на поясе широким ремнем, висел огромный двуручный меч.
Этого всадника звали Конан. Его имя знал весь мир: на заснеженных нагорьях севера и в изнывающих от зноя пустынях юга, на зеленых бесконечных равнинах Запада и в таинственных джунглях Востока. Его имя знали гордые властелины богатых империй и неимущие крестьяне, вольные, как морской ветер пираты и бесправные рабы. Сам же Конан происходил из дикого западного племени, называемого киммерийцами, и был сыном кузнеца. Но в своей жизни ему довелось побывать во многих странах и облачаться как в набедренную повязку из шкуры убитого им же самим горного хищника, так и в расшитые золотом королевские одежды. Слава о его недюжинной силе, отваге и уме, обошедшая весь мир, была справедливо заслужена. Кто-то мог любить и боготворить его, кто-то мог ненавидеть и бояться, но и у тех, и других он непременно вызывал искреннее уважение к себе.
Конан держал направление на восток, в теплую и влажную страну, именуемую Вендией. Двое долгих суток варвар был в пути, и впереди у него оставалась еще целая ночь. Скача по петляющим ухабистым горным тропам, не останавливаясь для привала, только к утру следующего дня он мог достичь столицы Вендии — Айодхьи. Туда звала его сама Дэви Жасмина.
Конан не видел ее уже много лет и, по правде говоря, еще несколько дней назад в мыслях не могла промелькнуть даже надежда на новую встречу с ней.
И вот теперь, спустя столько лет, Дэви Жасмина нуждалась в нем. В своем послании к Конану, отправленном с самым скорым и надежным из гонцов (хотя сам Нергал знал, как нелегко было отыскать киммерийца!), она отчаянно взывала о помощи.
Конану было известно только то, что малолетнюю дочь Жасмины похитили, но кому и зачем понадобился королевский ребенок — он точно не знал, как, впрочем, не знала и сама растерянная мать.
Здесь, в Химелийских горах, (а местным жителям удавалось быть в курсе всего, что творилось вокруг), поговаривали о коварных замыслах правителя Турана Ездигерда, причем осторожно и туманно упоминали о некой связи между этими замыслами и горестями Дэви Жасмины. Конан и сам был неплохо осведомлен о том, что властолюбивому Ездигерду давно уже не терпелось протянуть свои длинные руки к богатому Востоку. Туранцы воевали с кшатрийской армией еще при правлении брата Жасмины Бунды Чанда. И чаще всего они оставались поверженными. В последнем же сражении — около полугода назад — в плен был взят лучший туранский полководец Зулгайен.
Ездигерд пока не предпринимал попыток вернуть его. Да никто и не ждал от него этого: туранский правитель был слишком скуп, чтобы заплатить щедрый выкуп за кого-либо из своих подданных, пусть даже это был сам предводитель его войска. Ездигерд не привык вести честную игру. Он был опасен, как опасен может быть трусливый тигр. И если бы все же оказалось, что похищение королевской дочери дело рук туранского владыки, этому бы никто не удивился, в том числе и Конан. Пока же совершенной уверенности в причастности Ездигерда к пропаже вендийской принцессы не было.
Эти мысли тревожили Конана, когда вдруг он заметил, что небо начало медленно менять свой цвет, из блекло-голубого, почти белого, окрашиваясь сначала в алый, а затем в более насыщенный — пурпурный. Напрягся каждый мускул киммерийца, каждый нерв. Страха же не было в его взгляде, Конан глядел прямо перед собой с дерзкой невозмутимостью. И только его правая рука метнулась к покоящемуся в ножнах мечу, но еще не коснувшись его, замерла в напряженной готовности.
В пурпурном небе заплясали огромные слепящие сполохи. Воздух наполнился какой-то горечью, тяжелой, неприятной, опьяняющей и как будто даже ядовитой. Откуда-то вдруг взялась огромная черная птица и с назойливой неугомонностью принялась кружить над самой головой Конана. У нее были удивительные глаза, неестественно громадные и похожие на человеческие.
Киммериец понял, что перед ним косальский гриф. Никогда прежде не доводилось ему встречать этих крылатых тварей, но он немало слышал о них, хотя, наверняка, все больше — преисполненных суеверным страхом глупых небылиц. Говорили, что эти твари были выходцами из самой преисподней и что встреча с ними предвещала скорую смерть. При одном только упоминании об этих птицах, жителей Косалы охватывал панический страх. Пуще ядовитых гадов боялись они огромных черных грифов с человеческими глазами.
Но что же привело косальскую тварь сюда, в Химелийские горы?! Что за демонические силы окрасили небо в пурпурный цвет, наполнили воздух тяжелым зловонием?!
Конь под Конаном бежал так быстро, как только мог, однако птица ничуть, не отставала от него. Вытянув вперед длинную тонкую шею и безудержно галдя, она пыталась клюнуть киммерийца в лицо или в шею, острым клювом вонзиться в узкие щели между пластин его доспехов. Пока что варвару удавалось отбиваться от птицы, но та атаковала лишь с большим неистовством. Не выдержав наконец, Конан твердым движением обнажил меч и занес его над головой.
— Получай, проклятая тварь!
Меч задел только кончик хвоста грифа. Расправив длинные крылья, птица взмыла вверх, молниеносно, как выпущенная из арбалета стрела. Из ее глотки вырвался душераздирающий крик. Скоро птица исчезла в пурпурной зияющей пропасти небес. И еще долго в ушах Конана, не ослабевая ни на йоту, звенел ее голос. Но только он успел затихнуть, унесся с собой последние вкрадчивые отзвуки, как вдруг птица возвратилась.
Из маленькой черной точки где-то далеко на небосводе она в считанные мгновения опять выросла в огромную гадину. Конана обдало холодным потом — теперь у крылатой твари было человеческое лицо. Узкое, с морщинистой темно-желтой кожей, длинным крючкообразным носом, громадными зелеными глазами и кривой щелью безгубого рта. Вдоль тощей шеи свисали спутанные, черные с проседью космы.
Конь под Конаном, словно подчинившись чьему-то велению, внезапно остановился. И сколько хозяин ни тянул поводья, ни бил в крепкие бока, ни молил его сдвинуться с места, конь продолжал стоять, как вкопанный. Иногда он мотал головой и, будто испытывая мучительную боль, тихо прерывисто ржал.
