Государственная комиссия приняла Ту-2 к войсковым испытаниям, а затем и к серийному производству. Этот самолет признали намного лучше немецких и итальянских бомбардировщиков. Конечно, потребовалось еще немало времени, прежде чем сразу на трех заводах началось серийное его производство и он стал по- настоящему массовой фронтовой машиной.
В Омске параллельно с КБ Туполева работал коллектив В. М. Мясищева. Он завершал разработку дальнего высотного бомбардировщика ДВБ-102. Конструктор искал человека в Технологический отдел. Владимир Михайлович знал Королева еще до войны. Воспитанники МВТУ, они одно время вместе работали в ЦАГИ. И Мясищев остановил свой выбор на Сергее Павловиче.
Всякое новое дело отвечало душе Сергея Павловича, а работать с таким конструктором, как Мясищев, он посчитал очень полезным и охотно согласился, и это тем более, что на проект ракетной аэроторпеды никакого ответа не было.
– Ас Андреем Николаевичем и тюремным начальством я договорюсь. Думаю, возражать не будут, – сказал Мясищев, получив согласие Королева.
Сергей Павлович с головой окунулся в новое дело. Двенадцатилетний опыт работы в авиационной промышленности причем в различных ее подразделениях, как никогда, нригодился. И действительно, Королев знал самолетостроение как немногие конструкторы и по существу, и в деталях. Моторная группа и крыло, фюзеляж, автопилот, вооружение – все это ему известно не теоретически, а практически. А самолет Мясищева даже по сравнению с Ту-2 выглядел как прорыв в будущее.
Чем глубже Королев влезал в разработку технологии производства нового самолета, тем чаще возвращался к мысли об использовании в авиации могучих сил, таящихся в реактивном движении, и тем энергичнее работал над проектом ракетного самолета, стараясь совместить свою мечту с мудрым советом Хромова: «Поближе к сегодняшнему дню».
Неожиданный вызов в ноябре 1942 года в Казань прервал работу Королева в КБ Мясищева. Сергей Павлович пошел к А. Н. Туполеву попрощаться.
Генеральный конструктор оторвался от дел, приветливо посмотрел на вошедшего.
– Будь моя воля, не отпустил бы тебя, Королев. Вызов из авиамоторного завода. При чем тут ты – аэромеханик... Твое дело самолеты конструировать. Двигатели – удел других. Ты человек мыслящий широко... К тому же есть решение: всю нашу «шарагу» освободить.
– Спасибо, Андрей Николаевич, за все: и за прошлое, и за настоящее, – с грустью поблагодарил Королев. – Я над собой не властен...
– Ну, иди. Будет возможность, возвращайся к нам, место для тебя всегда найду,
Единственный пассажирский вагон с табличкой «Омск – Москва» был последним в составе, груженном зерном. На товарных вагонах пестрели лозунги: «Трудящиеся Алтая – фронту», «Каждый пуд зерна – удар по врагу». Состав с хлебом шел из Алтайского края – житницы Сибири. В Омске к нему и прицепили пассажирский вагон. В него вошли несколько военных, севших особняком. С. П. Королев и его конвоир Аким Коротких поднялись последними. Одет Сергей Павлович в стеганую куртку, такие же штаны, серые валенки и шапку-ушанку. В вещевом мешке – две буханки черного хлеба, банки консервов, махорка да рулон с бумагами, обернутый в старую клеенку, – вот и все его имущество. Проводница наметанным глазом распознала по одежде в новом пассажире работягу. Узнав, что едут до Казани, отвела им купе рядом с собой.
– Зови меня Фросей, – сказала она Королеву, сильно окая. – Ехать нам долго. Недельку, полторы протопчемся. А тут теплее, да и мне поможешь.
Проводница не ошиблась. Состав шел очень медленно, впе расписания. Он часто останавливался, то пропуская санитарные эшелоны, шедшие в глубь Сибири, то его обгоняли поезда, мчавшиеся на фронт с новыми сибирскими дивизиями.
На станции Камышлов, между Тюменью и Свердловском состав задержали на целые сутки. И тут ударил преждевременный мороз, угля у проводницы осталось совсем мало, она его экономила. Ночью Фрося разбудила конвоира и Королева, и те набросали в татабур сосновых дров, да так много, что часть пришлось перенести в вагон. Распилив несколько поленьев, покидали их в печь. Запылал веселый огонек, потянуло смолой. Через час в вагоне стало тепло.
Королев пошел в свое купе, впервые за три дня снял с себя ватник. Потом достал с верхней полки рулон с чертежами и заметками к эскизному проекту ракетного самолета-перехватчика, которым в свободное время занимался в КБ Туполева. Сергей Павлович разложил листы ватмана на нижней полке и стал в который раз рассматривать компоновку будущей машины. В общих чертах она отдаленно напоминала ракетоплан РП-318, которому он отдал много сил еще в РНИИ. Сергей Павлович знал, что усилиями его соратников в 1940 году его ракетоплан был модернизирован, и летчик Владимир Федоров успешно проложил первую реактивную тропинку в небо. Но дальше работа в РНИИ застопорилась. Идею подхватило другое авиационное КБ В. Ф. Болховитинова, и в 1942 году в СССР в небо поднялся первый отечественный ракетный самолет БИ.
...Стоило Сергею Павловичу закрыть глаза, как перед ним словно наяву возникала его короткокрылая краснозвездная птица. Ему чудилось, как всего за две минуты она поднимается на высоту десяти тысяч метров и мчится в бесконечной синеве неба с небывалой скоростью – тысячу километров в час, почти в два раза быстрее лучших немецких самолетов... Сергей Павлович представлял себе, как, проскочив облака, ракетный самолет внезапно появился над фашистскими летчиками. Крутой разворот, и вот уже свинцовый ливень из пушки, из двух пулеметов обрушивается на врага. Не успев ответить, несколь' ко немецких самолетов загораются и, объятые пламенем, падают на землю. Другие пытаются удрать, но из-под крыльев краснозвездного самолета вдогонку им, со свистом рассекая воздух, мчатся ракетные снаряды и настигают их...
Проводница пригласила Королева пить чай, налила ему в стакан кипятку, пододвинула сухари.
– Погрейся. У тебя дети-то есть?
– Дочка, Наталка, семь лет. Не знаю, когда увидимся. Столько горя кругом.
– А у меня сын, три года, Василек, а мужа под Сталинградом... Там, солдат говорил, такое... Немцам почище Москвы...
Королев курил мало, только когда нервничал. Вот и сейчас, достав кисет, сшитый из цветного ситца, подарок Раи, неумело из газеты скрутил «козью ножку», засыпал ее махоркой, чиркнул спичкой.
– Может, ты, Фрося, поменяешь мою махорку...
– Я не умею. Мне она не нужна. Некурящий друг в дорогу дал...
– Ладно, – охотно согласилась проводница. – Махорка нынче на вес золота.
Поезд тронулся, проводница вышла в тамбур прикрыть дверь. Королев пошел к себе в купе. Взглянул на часы – было около четырех дня. Начало темнеть. В углу сидел Аким Коротких. Работать было темно, и Сергей Павлович стал вспоминать, как его провожали Борис Андреевич Саукке, Сергей Михайлович Егер, Михаил Васильевич Хромов...
...Высокий Егер, чтобы обнять Королева, чуть нагнулся:
– Ну, Сергей, пора! Не забывай нас, туполевцев, наш многострадальный Ту-2. Немцы еще попляшут под его музыку. Ты, Сергей, отдал самолету много сил и сердца. Не зря! Помни, твоя работа в нашем КБ – заслуживающий высокого уважения вклад в победу. Я знаю, она придет, и мы встретимся с тобой в Москве.
У Королева к горлу подступил теплый комок, и он ничего не смог сказать в ответ – так растрогали его слова друга. Он молча крепко пожал Егеру руку. Не знал Сергей Павлович, что слова эти просил ему передать сам Туполев, скуповатый на похвалу.
– Это тебе моя Евдокия на дорогу приготовила, – сказал Хромов, передавая пакет, завернутый в газету. – Тут кое-что перекусить. Не богато, сам знаешь, а в дороге не лишнее, – помолчал, а потом, словно спохватившись, что чуть было не забыл сказать главного, глядя прямо в глаза, произнес:
– Дорогу ты выбрал себе, Сергей, верную, только не нроторенную. Идти по ней будет тяжело – не по асфальту. Набирайся сил. Главное – не сломайся. И гнись, когда очень надо...
Сергей Павлович не заметил, как задремал. Проснулся от скрипа открываемой двери. Вошла проводница.
– Ну и крепко ты спал, Сергей. Я– тут на полустанке твою махорку променяла. Держи, – и Фрося
