— Рэй, я очень счастлива. — . Признание звучит как угроза. — Ты расслабился? Может, пойдем в отель?
— Мне надо узнать счет между «Хартс» и «Килмарноком».
Есть тут где-нибудь интернет-кафе?
Труди поджимает губы, но в следующую секунду лицо ее светлеет.
— Заодно покажу тебе сайт, где можно для вечеринки музыку заказать.
Труди читает уже другой журнал, о телезвезде Дженнифер Энистон, как она тяжело переживала развод с Брэдом Питтом, который теперь с другой актрисой, Анжелиной Джоли. Оба журнала лежат на столе. Оба об отношениях между мужчиной и женщиной: у одного в фокусе день счастья, у другого — годы неуверенности, размолвок и измен. Леннокс еще в самолете пролистал этот, второй. У Дженнифер Энистон сейчас, кажется, роман, опять с актером, имени его Леннокс не запомнил. Труди указывает на фото.
— Ей, наверно, было очень тяжело. Вот и лишнее подтверждение: счастья за деньги не купишь. — Труди смотрит на Леннокса, тот успел поймать вопросительный взгляд официанткии заказал еще два «Морских бриза». — Но у нас-то с тобой все хорошо, правда?
— А? — Леннокс пытается вспомнить последний достойный фильм с Брэдом Питтом. Приходит к выводу, что римейк
«Одиннадцати друзей Оушена» совсем неплох.
— Что ж, спасибо за вотум доверия! Мы всего-то решили провести вместе остаток жизни! — Труди сверлит Леннокса взглядом. Леннокс внезапно видит, какой она станет в старости. Она будто перенеслась на сорок лет вперед. Труди швыряет записную книжку на стол. — Хоть бы притворился, что тебе интересно!
Дженнифер Энистон и Анжелина Джоли. Разные женщины. Разные лица, разные тела.
Тело, выброшенное на камни к подножию утеса, казалось неестественно маленьким. Странно, что тогда Леннокс не думал об этом свойстве смерти. То есть он думал, но мысли еще не переросли в навязчивую идею. Леннокс вспоминает Леса Броуди, друга детства. Они с Лесом, бывало, стреляли чаек из духовых ружей. Подстрелить чайку и подстрелить голубя — не одно и то же. Лес держал голубей. Убитая чайка уменьшается в размерах, сходит на нет, как проколотый воздушный шар. Разница между мертвым телом взрослого и мертвым телом ребенка (до Бритни Ленноксу не случалось видеть мертвых детей) — в несостыковке у тебя в голове. А может, ты просто впервые осознаешь, какой крохой на самом деле была погибшая.
У Леннокса снова учащается сердцебиение, ладони потеют. Он вымучивает несколько глубоких вдохов. Синюшный трупик с печатью потусторонности — всего лишь тело; Бритни больше нет; важно только одно — отдать под суд мерзавца, который ее убил. Но сейчас воображение шутит с Ленноксом шутки: он видит, как глаза Бритни вылезают из орбит, как сосудики на веках наливаются кровью, когда насильник, проникая в плоть, стискивает хрупкое горло, выжимает жизнь, как воду, ради скоротечного удовлетворения.
Человеческая жизнь в обмен на оргазм.
Так ли происходило на самом деле, как ему видится? Образы полезли, когда Леннокс попытался представить ужас девочки, последние секунды перед смертью. Но, может, не было ни выпученных глаз, ни набухших сосудиков? Может, просто воображение заполняет лакуны?
Нет. Они нашли видеокассету. Ленноксу не следовало ее смотреть. Но явился Гиллман, уставился на экран, и от снятого Мистером Кондитером в лице у него ни один мускул не дрогнул. И Леннокс, как главный следователь по делу, вынужден был усесться рядом со своим подчиненным и медленно убивать собственную душу.
Он думал о мгновении до спуска курка, когда чайка уже на мушке. Вечность до выстрела; тошнотворная опустошенность после, когда чайка, маленькая, бездыханная, валяется на асфальте или на камнях в устье Форта, в Сифилде.
Лес Броуди. Голуби.
Внезапно Леннокс настраивается на голос.
— …Рэй, ты со мной не разговариваешь, ты до меня не дотрагиваешься… в постели. Ты потерял ко мне интерес. — Труди встряхивает головкой. Поворачивается в профиль. Закрывает глаза, поджимает губки. — Иногда я думаю, а не лучше ли отменить свадьбу? Ты ведь этого хочешь? Этого?
В груди у Леннокса разгорается гнев. Огонь рвется из глубин, из тупика, где был заперт много лет. Рэй Леннокс смотрит на Труди спокойно, хочет сказать: «Я тону, пожалуйста, помоги мне…», а получается:
— Просто надо хорошенько прогреться. Нам солнечного света не хватает, вот в чем беда.
Труди делает глубокий вдох.
— Рэй, у нас сложный период. Но мы должны всерьез заняться подготовкой к свадьбе. Наверно, свадьба и есть основной источник стресса. — На слове «стресс» у Труди иссякает запас воздуха. — До сентября всего-то чуть больше восьми месяцев!
— Давай сегодня расслабимся. — Тон у Леннокса примирительный. — Пойдем в отель, Джинджер скоро приедет.
— А как же счет между «Хартс» и «Килмарноком»?
— Подожду, пока в газетах напечатают. Мы ведь на отдыхе, верно?
Труди вскидывает ресницы, взгляд ее проясняется, потому что по Оушен-драйв ползет карнавальная платформу с толпой нарядных детишек.
3. Форт-Лодердейл
С Атлантики набегают полосатые предвечерние облака, пальмы вразнобой покачиваются под морским ветерком. Труди и Леннокс уселись в патио своего отеля, ждут Джинджера, рассматривают толпу на Коллинз-авеню. Леннокс из принципа заказал минеральную воду, тянет по глотку, а между тем потребность в алкоголе так велика, что он за порцию водки готов на любое преступление.
Леннокс переоделся в голубую рубашку с короткими рукавами и бежевые парусиновые брюки. На Труди желтое платье и белые туфельки. Слой облаков стал плотнее, и, хотя столбы пульсирующего света временами его пробивают, руки и ноги у Труди в гусиной коже. Голос со знакомым акцентом выкликает фамилию, в написании которой Труди украдкой упражнялась, но видит она только внедорожник «додж», затормозивший у отеля. Тонированные стекла опущены, при этом ощущение отсутствия водителя. Дверь распахивается. Вылезает толстяк в кричащей желто-зеленой рубахе, щурится на солнце, потом на Труди, тянет:
— Привет, принцесса!
Труди уверена, он просто не помнит ее имени, они виделись всего один раз, еще в Эдинбурге, перед тем как Джинджер вышел в отставку.
— Джинджер! — улыбается Леннокс, встает и обнимает старого друга. Ну и разъелся же Джинджер. Он теперь что огромный коричневый кожаный чемодан, обтянутый гавайской рубахой.
— Послушай, Рэй, — кривится Джинджер, — не называй меня так, лады? Мне эта кличка никогда не нравилась, она больше для гомика подходит.
Леннокс кивает без энтузиазма — отвыкнуть будет нелегко. Труди освежает в памяти основную информацию об Эдди Роджерсе, известном также как Джинджер: почти сорок лет на службе в полиции Эдинбурга, первая жена умерла за год до его выхода в отставку. Он женился на Долорес Ходж, американке, с которой познакомился в чате любителей бальных танцев. Результатом любовной переписки и нескольких трансатлантических перелетов стало решение связать судьбы, и Джинджер переехал к своей невесте в Форт-Лодердейл.
— А это что? — Джинджер кивает на Ленноксову забинтованную руку. — Тихо сам с собою переусердствовал? — Внезапно вспомнив о Труди, натягивает покаянную улыбку. Они садятся в «додж», Труди на заднее сиденье, едут по Вашингтон-авеню, потом по Пятой улице. Минуют длинный мост, за которым, по словам Джинджера, начинается настоящий Майами.
