встретимся, я угощу вас пивом — или, может, мы оба закажем томатный сок!
Искренне ваш фанат «Хартс»
Рэй».
Они выходят, каждый из своего сайта, усаживаются на диванчик, прилагающийся к интернет- кафе.
— Рэй, куда ты нас вел? Ведь не сюда же? — спрашивает Тианна.
— Нет, но это рядом. Только сначала я хочу расставить все точки над «i». Помнишь, мы говорили о дурных снах и я обещал тебе о них рассказать?
— Помню.
— Рэй, — перебивает Труди, — Тианне совсем не обязательно…
— Пожалуйста, дай мне несколько минут, — настаивает Леннокс. — И сама, кстати, послушай. Я никому об этом не рассказывал. Ни маме, ни папе, никому. Мне это часто снится, и это было на самом деле. — Он оглядывается. В кафе практически пусто, они устроились в уголке, пьют кофе (Тианне взяли стакан молока) с шоколадным печеньем.
Леннокс говорит тихо, но отчетливо. Привычная авторитарность полицейского исчезла, по крайней мере он ее в собственном голосе не улавливает.
— У меня был очень хороший друг. Его звали Лес, — произносит он, глядя на Тианну. — Однажды — нам было по одиннадцать лет, почти как тебе, — мы поехали кататься на велосипедах и попали в длинный, темный туннель, из тех, по которым поезда ходят. Только он был заброшенный. Там нас поджидали очень, очень плохие люди, пьяные и злые. Они нас поймали. Сначала мы думали, они хотят забрать наши велосипеды. — Леннокс снова взглядывает на Тианну. — поняла ли она, к чему он клонит.
Тианна обмакивает печенюшку в молоко. Медленно поднимает взгляд. Труди поджала губы, напрягла подбородок.
— Ты говоришь о Лесе Броуди?
— Да, — кивает Леннокс и снова обращается к Тианне. — Мне удалось сбежать, но не прежде, чем они сделали нехорошее. Я об этом никому не рассказывал. Один из них заставил меня сосать его член.
— Рэй, — почти беззвучно вскрикивает Труди. — Это ужас но, может, ты не будешь в подроб… — Осекается на полуслове, смотрит на Тианну.
Маленькая американка смутилась, поверила голову. Но в голосе, хотя и тихом, звучит вызов.
— Да, я знаю… Винc… он тоже так делал… со мной…
Леннокс берет Тианну за подбородок.
— Ты не виновата. Ты всего лишь маленькая девочка. Я был всего лишь маленький мальчик. Я не виноват. Я никому не говорил, потому что мне было стыдно и страшно. Только это не мне следовало так себя чувствовать. Я ничего плохого не сделал. Я не виноват. — Леннокс роняет руку.
Тианна не опускает головы. Не сводит с него глаз.
— Конечно. Ты не виноват. Ты не виноват, Рэй.
— Они отыгрались на моем друге. Ему не удалось вырваться. Я пытался найти помощь, но это заняло слишком много времени. Пока я искал, они делали с Лесом нехорошее.
— Они… — Тианна переходит на шепот, в ужасе оглядывается — не слышит ли кто посторонний. — Они его насиловали?
Не в рот, а в…
— Да, — отвечает Леннокс. — Да, именно так. Лес долго был очень зол. Он был зол, потому что судьба обошлась с ним несправедливо. Но, злясь, он делал больно другим людям. Потом Лес понял: раз он делает больно другим, значит, те, из туннеля, победили. Значит, он все еще в их власти. Лес направлял злобу не на вызвавших ее, а на себя самого и на людей, которых он любил. А так нельзя.
— Да, — кивает Тианна. — Так нельзя.
— Я пытался найти подонков, которое сотворили такое с Лесом. И со мной. Не нашел. Но я их обязательно найду. Не успокоюсь, пока не найду.
— Ты не успокоишься, Рэй, потому что ты хороший. Ты очень хороший, — заверяет Тианна.
— Нет, я не успокоюсь не потому, что я хороший, а потому, что они плохие. Вот мой друг Лес — да, он хороший человек, он перерос свою боль. Ты понимаешь, о чем я?
Да, это правда. У Труди о нем примерно такое же представление: Рэй Леннокс остановился в эмjциональном развитии. В нем всегда будет жить перепуганный маленький мальчик. Остальное — кикбоксинг, полицейский участок, охота на педофилов — лишь тщетные попытки свести на нет произошедшее в туннеле. До тех пор пока Леннокс работает там, где работает, он от прошлого не избавится. Он должен об этом забыть.
Я должен об этом забыть.
Его откровенность пугает Труди, заставляет также быть откровенной, признаться, чтобы жизнь в законном браке не начиналась с грязных тайн. Риелтор… я должна рассказать о риэлторе…
В молчании они выходят из кафе. Леннокс непонятно зачем просит остановить в «Уолгринз», покупает небольшую канистру бензина, чем вызывает у Труди недоумение. Они идут в сторону «Линкольна», однако Леннокс сворачивает на Меридиан-авеню. Позади остаются несколько безликих кварталов.
— Рэй, куда мы идем? — спрашивает не на шутку обеспокоенная Труди.
— Уже близко, — успокаивает Леннокс. Впереди вырисовывается район в стиле арт-деко, плавно переходящий в высотный жилой комплекс северной части Майами-Бич. Они минуют Конференц-центр, Тианна и Труди, измученные жарой, еле поспевают за Ленноксом.
Внезапно Тианна Мэри Хйнтон вспоминает, как она любит пешие прогулки, как любила гулять в Мобиле; ей не хочется отставать. Она ступает твердо, помогает себе руками, она раскрывается солнцу. Она прятала душу от тех, кто владел ее телом, но они в прошлом, и душа ее ликует, и тело ликует, и кругом солнечный свет, чистый, звонкий, яркий. Тианна вспоминает слова Рэя о Хэнке Аароне и об официантах, которые били после него тарелки. «Где теперь те уроды? Кого их мнение интересует?» Труди Лоу, заразившись примером Тианны, тоже ускоряет шаг.
Они переходят Девятнадцатую улицу — и одновременно вздрагивают. Справа воздух вспарывает огромная зеленая рука. В первый момент кажется, что о помощи просит утопающий, но нет, тут не мольба, тут вызов лазурным небесам. Вызов — и боль. То, что поначалу было принято за водоросли, обвившие запястье, при ближайшем рассмотрении оказывается клубком человеческих тел в натуральную величину, истощенных, агонизирующих. Чем ближе подходят Леннокс, Труди и Тианна, тем навязчивее для всех троих ощущение, что вот-вот они услышат — неизбежно услышат! — хруст костей; дрожит самый воздух. Рука — на вымощенном камнем острове посреди водоема. Они видят фигуру плачущей матери с двумя детьми. На постаменте, под окаменевшей в своем горе семьей, надпись: «Несмотря ни на что, я все еще верю в человеческую доброту». Цитата из дневника Анны Франк.
Охранник в форме, судя по оттенку кожи и чертам лица, скорее африканец, чем афроамериканец, вышел из своей будки, уселся на самом солнцепеке. Кажется, даже машины на Меридиан-авеню гудят тише, почтительнее. Пальмы, статные, торжественные, смотрятся в водоем, перед которым полукругом — колонны, увитые лианами с белыми цветами; все вместе образует навес над мраморной стеной, неоспоримой, как самые кости. На ней, по технологии защиты от вандалов, выгравированы слова и образы, в которых раскрывается история Холокоста. Эту черную хронику ничто не обелит, не исказит и не подчистит; она пребудет вовеки. Имена — сотни, тысячи, миллионы имен взрослых и детей, загубленных в лагерях смерти, — здесь пребудут вовеки.
Полукруг расщепляется мостиком, который ведет на остров, к зеленой руке. В туннеле перечень лагерей, всем известные названия, такие как Освенцим и Бухенвальд, соседствуют с теми, о которых Леннокс никогда не слышал. Бельцек, Пднари, Вестерборк, читает он.
В отличие от другого туннеля, солнечные лучи, острые, как лазер, вскрывают полумрак, льются из потолочных отверстий. По выходе, уже непосредственно на острове, Леннокс, Труди и Тианна видят еще зеленые фигуры, читают имена, выгравированные на внутреннем мраморном круге. Леннокс потрясен количеством одинаковых фамилий, означающих, что с лица земли были стерты целые семьи. Понимали ли нацисты и их приспешники, что прежде всего совершают насилие над детьми, самое масштабное в истории человечества?
