А Варид уже берет свободную кельму. Кирпичи с непостижимой скоростью, словно сами собой, прыгают из его рук в кладку. Каменщикам остается лишь подравнивать ее. Затем он отправляется помогать кровельщикам, и молоток, будто прилипший к его руке, кажется чудо-инструментом, листы жести распрямляются, как бумага, а черепица укладывается на свои места, как поставленные на попа костяшки домино, если ткнуть первую из них.
Остальные члены бригады, помня об условиях распределения заработка, стараются не глядеть на «бульдозер», но удержаться трудно, и под разными предлогами то один, то другой откладывают свою работу, чтобы понаблюдать за ним.
Посмеиваясь в усики, Георгий Иннокентьевич уезжает, пообещав обеспечить доставку облицовки и щедро расплатиться со всеми. Бригада продолжает трудиться, вначале люди выбиваются из сил, стараясь не отстать от новенького, пока каждый не убеждается, что это невозможно. Если бы Варид прислушался, то уловил бы в удивленном шепоте нарастающее недовольство.
Впрочем, он заметил, с каким напряженным старанием трудится неподалеку молодой парень с унылым длинным лицом, на котором, как украшение, выделяются кустистые брови. Пот заливает ему глаза, и он утирается рукавом куртки. Подражая «бульдозеру», он пытается сам поднять балку. Варид вовремя подхватывает ее, иначе она придавила бы бровастого.
— Спасибо, брат, — побледнев, молвит парень.
При слове «брат» Варид вздрагивает и внимательно осматривает спасенного с головы до ног.
— Не царапнуло меня, браток, не беспокойся, — по-своему поняв его взгляд, говорит парень. — А если бы не ты… — Он горестно машет рукой. — И все из-за треклятых монет. Боюсь, с твоим приходом обидят меня, долю урежут, — признается он. — А за тобой, браток, никак не угнаться.
— Что значит «долю урежут»? Из-за меня?
— Ну, а как же, большую часть огребешь, что же нам останется? Оно, конечно, ты не пиявишь, как бригадир, принцип справедливый, ничего не скажешь — каждому по труду, да нам его соблюдение — шмяк по карману. Сколько ж ты себе выговорил?
— Никак не пойму тебя, — признается Варид, силясь расшифровать сдельщика. Его могучий мозг работает с перенапряжением, но не может отыскать в словарном запасе, хранящемся в памяти, слов «огребешь», «шмяк», а самое главное — проникнуть в смысл фраз, составленных по законам грамматики, которые и он учил, но состыкованных как-то иначе, непонятно и непостижимо.
— Ну, из общей пайки, какая твоя?
— Какой пайки? Паять можно простым паяльником, «пистолетом», автоматом-пистолетом с температурным дозиметром…
— Стоп! Не в ту степь.
— Какая степь, если вокруг — сад, — с тоскливым отчаянием оглядывается Варид.
— Русского языка не понимаешь? Ты из иностранцев, что ли? У нас на заводе есть болгары и чехи. Хорошие парни, трудяги, торопыги. Но с тобой ни один не сравнится.
— Нет, не иностранец.
— Понятно, с Кавказа или Средней Азии. Так я спрашиваю: из тех денег, что нам выделят, какую часть себе заберешь?
— Фу, — с облегчением вздохнул Варид, почувствовав, что блоки мозга начинают остывать. — Мне не нужно никаких денег.
— А чем же тебе платят?
— Ничем, — отвечает Варид, но, видя недоверие на лице нового знакомца, добавляет: — Заботой, признательностью…
— Чокнутый, ей-богу, чокнутый, — шепчет парень, и Варид вспоминает, что это же непонятное слово произносил другой, неприятный ему человек.
А тем временем унылое лицо парня преображается, кустистые брови наползают на лоб, будто его озарила удивительная мысль.
Варид с нетерпением ждет, что он скажет.
— Слышь, браток, все мои шибко будут признательны тебе, а заботой окружим с утра до вечера: на обед — шкалик, после ужина — хоть залейся. Только на один денек сходи со мной к теще на дачу, ей там комнату малость перестроить надо. Пойдешь, а?
— Меня ждет Арсений Семенович.
— Подождет малость. Мы ему потом такое смастерим — обалдеет. А теща моя, Мария Поликарповна, — женщина душевная, заслуженная, ты не думай…
Его речь заглушает рев приехавшего КамАЗа с прицепом, наполненным досками, бумажными мешками с алебастром и цементом, ящиками с разноцветным кафелем.
— Эй, братва, разгружай! — перекрывая гул, ор и бряк, раздается зычный голос бригадира.
Сдельщики гуртуются, выстраиваются в цепочки, начинают ловко и бережно передавать друг другу мешки, ящики, доски.
— Хорошо, но долго, — говорит Варид бригадиру. — Скажите им, пусть отойдут немного, пожалуйста.
Он запрыгивает в кузов, перевязывает канатом штук тридцать длинных досок, спрыгивает, стаскивает всю связку и, будто вязанку хвороста, забрасывает на плечо и несет к наскоро оборудованному складу.
Сдельщики разом ахнули, у бригадира отвисла челюсть и остекленели глаза.
— Да что же это делается, братцы, как же он, стервец, может, а?
Бригадир вертит массивной круглой головой, обращаясь то к одному, то к другому, но ответа не слышно. Остальные обалдели не меньше его. Из открытой кабины КамАЗа высовывается лохматая голова шофера:
— Сейчас подмогну…
Шофер осекается и немеет, завидя Варида со связкой досок. Когда он снова обретает дар речи, то шепчет, ни к кому не обращаясь:
— Мать честная, и в цирке такого не показывают.
Через несколько минут КамАЗ и прицеп разгружены. Шофер может уезжать, но задерживается. Улучив момент, почтительно касается локтя Варида:
— Слышь, друг, давай ко мне калымщиком, на пару, значит, вкалывать. Такие деньжищи зашибем!..
Мало что поняв из его обращения, Варид, набычившись, толкает КамАЗ.
— Эй, не балуй! — кричит шофер, до отказа нажимая на педаль тормоза. И опять Варид слышит по своему адресу то же слово: — Чокнутый!
Он решает немедленно узнать, что же оно означает, но в это время из-за кустов его зовут:
— Дирав! Голос знакомый.
Варид жмурится, идет на голос. За кустами стоит Штырь. Узкое нервное лицо подергивается — от ожидания, напряжения, от страха ли? — и шевелится волосатая гусеница на щеке, на едва заметных плоских губах змеится улыбочка.
— Снова довелось свидеться, сэр, значит — судьба.
— А из милиции вас уже выпустили? — вежливо осведомляется Варид.
— Нас еще туда не отвозили, сэ-эр, — тянет Штырь, теперь уже с явной насмешкой.
— Но ведь Георгий Иннокентьевич сказал…
— Прохиндей он, твой Георгий. Кондовый прохиндей, фартовый жулик, мне, законнику, до него не дотянуться. А ты уши развесил. Он тебя, фраера, задарма использовал. А нас с «боцманом» он в бригаду сунул вкалывать за спасибо. У него таких бригад несколько, и с каждой — жирный навар. А без него материалов не достать, он с леваками крутит, весь поселок да и город оплел сетью. Во прохиндей!
— Не все твои слова понимаю, — растерянно признается Варид. — Понял, что он говорит одно, а делает другое. Как можно?
— «Как можно?» — передразнил Штырь. — Эх ты, сэр, олух царя небесного, сила без ума. Потому тебе и нужна умная голова в поводыри. А то пропадешь.
— Умная? Арсений Семенович программировал меня умным…
