Их взгляды встретились, и он снова испытал желание.
—Кто ты? — спросила Софи.
—Меня зовут Костас Паламидис. Я должен обсудить с мисс Пэтерсон срочное дело.
—Паламидис, — пробормотала девушка. — Я знаю это имя.
Она сдвинула брови.
—Я только что прилетел из Афин. Мне необходимо немедленно поговорить с мисс Пэтерсон.
Он не стал добавлять, что это вопрос жизни и смерти. Слишком личный, и слишком конфиденциальный, чтобы сообщать о нем незнакомым людям.
—Афины? — Она сузила глаза. — Это ты звонил. — Он увидел, как ее замешательство сменилось гневом. Она поставила на стол кружку кофе. — Ты оставлял сообщения на автоответчике.
Он кивнул.
—Сообщения, на которые я не получил ответа...
—Ты, ублюдок... — прошипела она, так быстро вскочив на ноги, что перевернула стул. — Теперь я знаю, кто ты! Ты можешь сейчас же уйти. Я хочу, чтобы ты отсюда убрался!
—Я никуда не уйду. Я приехал, чтобы поговорить с Кристиной Лиакос или Пэтерсон. И я не уйду до тех пор, пока не поговорю с ней.
На лице девушки появилось выражение боли. У нее вырвался истерический смешок.
—Что ж, если вы не ясновидящий, вам придется долго ждать, мистер Паламидис. Вчера я похоронила мою мать.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Софи свирепо смотрела на него. Ее глаза наполнились слезами.
Черт возьми! Если бы она знала, кто он, когда открыла дверь, то захлопнула бы ее перед носом этого красавца!
Как он посмел прийти сюда на следующий день после похорон ее матери и расположиться, как дома? Софи пристально посмотрела на кружку, которую он держал в руке. Ей захотелось выбить у него эту кружку. Она представила, как горячий кофе выплеснется на его белоснежную рубашку, представила его гневное лицо...
Жаль, что все ее силы уходили на то, чтобы держаться прямо.
Софи в ярости заморгала. Она не позволит ему увидеть, как плачет. Встретившись с ним взглядом, девушка увидела, что он широко раскрыл черные глаза и удивленно поднял брови.
Нет, не удивленно. Он был явно потрясен. Выглядел так, будто ему стало плохо: его лицо внезапно исказилось, он побледнел. Сделал вдох, как будто в его легких не осталось воздуха, и он только сейчас вспомнил, что должен дышать. В его взгляде промелькнуло что-то настолько неистовое, что она едва не отшатнулась.
—Мне жаль, — наконец, проговорил он. — Если бы я знал... Если бы я знал, то не стал бы навязываться сегодня в гости.
—Я никогда не была бы тебе рада.
—Прошу прощения?
Он нахмурил широкий лоб, как будто не совсем понял, что именно она сказала.
—Мне не нужны твои извинения. Мне ничего от тебя не нужно.
—Я понимаю, ты страдаешь. Я …
—Ты ничего не понимаешь. Я хочу, чтобы ты убрался из моего дома! Не хочу тебя больше видеть! Никогда!
Он, молча, глядел на нее, сдвинув брови.
—Если бы я мог, то сейчас же ушел бы. Но я не могу. Я приехал сюда по важному делу. Семейному делу.
—Семейному делу? У меня нет семьи. — Нет ни братьев, ни сестер. Нет отца. А теперь и матери...
—Конечно, у тебя есть семья. — Он подошел поближе. — У тебя есть семья в Греции.
Семья в Греции. Сколько лет она это слышала? Упорная мантра ее матери, женщины, которая жила в другой стране, вдали от дома. Женщины, которая не испугалась даже того, что ее отвергнет родной отец.
В течение четверти века ее мама ждала подтверждения этих слов. Теперь, всего через несколько дней после ее смерти, их, наконец, произнесли, словно это был талисман для ее дочери Софи.
—Перестань!
Он схватил девушку за плечи, заставив прекратить истерический смех.
Софи пожала плечами, пытаясь высвободиться. Наконец он отпустил ее.
—У меня нет семьи, — повторила она, пристально глядя в его глаза.
—У тебя есть дедушка и...
—Как ты смеешь?! — резко спросила она. — Ты имеешь наглость упоминать о нем в этом доме?
Софи сумела продержаться последние несколько дней только потому, что отказывалась вспоминать о том, чего она не могла изменить. Только потому, что говорила себе, будто это не имеет значения… Все равно теперь все кончено. Больше никто не сможет обидеть ее мать.
А теперь приехал сторонник этой семьи и вернул ей боль, сожаление и ненависть.
Она задрожала. Но на этот раз не от слабости.
—Ты думаешь, что в моей жизни найдется место человеку, который отрекся от своей дочери? — прошипела она. — Который все эти годы делал вид, что ее не существует? — У Софи руки дрожали от еле сдерживаемой ярости. — Которому не хватило сострадания связаться с ней, когда она умирала?
На лице мужчины не отразилось никаких эмоций. Но в его глазах промелькнуло удивление, которое он не смог скрыть. Значит, это было для него новостью. И неприятной новостью, судя по тому, как он сдвинул брови.
—Тем не менее, мы должны поговорить. Я приехал не от имени твоего дедушки. Я приехал не по его, а по своему делу.
Софи в замешательстве покачала головой. Его дело? Должна ли она ему верить, или это какая-то хитрость?
—Но твои телефонные звонки... Они начались всего через несколько дней после того, как я связалась с моим дедушкой. Я тогда оставила сообщение и попросила, чтобы он перезвонил.
Умоляла, чтобы он позвонил и поговорил с ее матерью...
Софи собралась с силами, вспоминая те безнадежные дни. Вспоминая, как врач сказал, что они больше ничего не могут сделать, чтобы вылечить ее мать. Вспоминая, как она сама поступилась самолюбием, и нашла номер телефона Петроса Лиакоса, тирана, который отрекся от своей дочери, матери Софи. Но старик так и не позвонил.
—Я знал о твоей матери, но не знал, где она находится и как с ней связаться. Мне срочно нужно было с ней поговорить. Я смог узнать номер твоего телефона только после твоего звонка Петросу Лиакосу. Я звонил всю эту неделю.
Но Софи не отвечала на сообщения от какого-то незнакомого грека, которые слышала на автоответчике. Они начались в тот день, когда она уже готовилась к похоронам. Слишком поздно...
—Кто ты? — прошептала она. — Чего ты хочешь?
Костас пристально посмотрел в беспокойные глаза девушки. Он жалел, что не может оставить ее в покое и позволить ей остаться наедине со своим горем. Но он не мог уйти.
Ему была нужна эта женщина. Она была его единственной надеждой предотвратить чудовищное несчастье. Но теперь, к его ужасу, дело этим не ограничивалось. Костас едва мог в это верить. Но именно она вызывала у него такое сильное влечение, на которое он не мог не обращать внимания. Именно она!
