вызовут серьезное укрепление позиций криминалитета и ухудшение в стране ситуации с преступностью.
Другим фактором, начавшим действовать совершенно самостоятельно от устремлений лидеров киргизской оппозиции, стало повышение активности узбекской диаспоры, что сыграло немалую роль в обострении ситуации на юге страны. В Киргизии проживают около 800 тыс. узбеков (самая большая национальная группа после самих киргизов), которые в основном населяют как раз мятежные Ошскую и Джалал-Абадскую области на юге страны. Географически речь идет о восточной части Ферганской долины, тянущейся из Узбекистана, который давно претендует на эти территории. Стоит вспомнить, что кровавые «ошские события» 1990 года, унесшие не менее тысячи жизней и прекратившиеся только после высадки в долине Псковской дивизии ВДВ, являлись не чем иным, как межнациональным конфликтом между киргизами и узбеками за земельные наделы.
В последние годы наблюдался явный рост националистических настроений в узбекской диаспоре. Появлялись организации, лидеры, выдвигались требования об обязательной квоте для узбеков в парламенте и органах государственной власти, о необходимости законодательного закрепления поста губернатора Ошской области и мэра города Ош за лицами узбекской национальности, о переносе столицы из Бишкека в Ош. Поэтому неудивительно, что как только начались волнения, узбеки начали играть в собственную игру, местами навязывая обострение ситуации для достижения своих целей.
К примеру, первым откровенно узурпировал власть в локальном масштабе так называемый «народный губернатор» Ошской области Анвар Артыков и его сторонники. До нынешних событий Артыков был известен как лидер наиболее крупной националистической организации узбеков и один из тех, кто откровенно озвучивал требования по поводу повышения статуса и особой роли узбекской диаспоры в Киргизии. Именно он первым в ходе кризиса заявил о том, что власть теперь в руках народа и народ эту власть никому не отдаст, несмотря ни на что. То есть полностью вышел за рамки правового поля, фактически заявив о перевороте в отдельно взятом регионе.
Учитывая претензии Ташкента на данные территории, все это может стать большой проблемой для любой киргизской власти, которая установится в Бишкеке. Возможно, пока киргизы об этом не думают, и для многих из них по окончании мятежной эйфории станет сюрпризом значительное ухудшение дел на данном направлении и укрепление позиций узбеков в государстве, но факт остается фактом.
Так или иначе, но ход событий в определенный момент вышел из-под контроля лидеров оппозиции. Сам Бакиев, еще находясь в Оше, говорил о том, что он и его соратники «практически уже не контролируют события», а лидерами толпы стали «сторонники силового разрешения конфликта». Возможно, таким образом лидеры оппозиции, рассчитывающие на международное признание, уже тогда дистанцировались от возможного насилия. А может быть, лукавили, перекладывая ответственность за кровь и грабежи на неведомые «третьи силы».
Оба фактора – криминальный и узбекский – значительно усугубили кризис и способствовали появлению у оппозиционеров неожиданных и неоднозначных союзников. Толпы росли. К ним начали примыкать сотни мародеров и просто хулиганствующих элементов. Управлять ими было все сложнее. Дальнейшее хорошо известно – погромы, поджоги, грабежи, мародерство, кровь, но в итоге – власть. Власть просто потому, что других политических лидеров, кроме оппозиционных, у толпы не нашлось.
Впрочем, не имеет смысла отрицать и то, что режим Акаева был и без того очень близок к полному исчерпанию своего ресурса. Собственно, это и стало наряду с активностью противников режима, одной из причин краха президента Акаева. Эффективность управления в целом и регионов в частности была невероятно низкой. Вместо вертикали власти была некая размытая горизонталь. Под «шапкой» президента шла постоянная конкуренция и борьба за «доступ к телу» различных лояльных групп влияния, примерно равных по ресурсам и поэтому не способных одержать окончательную победу.
Роль семьи президента в решении вопросов государственной важности была, мягко говоря, крайне гипертрофирована. Влияние на президента жены, детей, зятя зачастую блокировали принятие необходимых решений, внесение изменений в ход политического процесса. Стратегический взгляд на проблемы повсеместно замещался преследованием узкокорыстных, групповых и клановых интересов.
В борьбе за эти интересы отдельные политики и группы влияния зачастую были готовы не просто игнорировать общегосударственный интерес, а действовать напрямую против интересов страны и даже против общих корпоративных интересов находящейся у власти элиты. Причем цена вопроса иногда была крайне мала – пост в областной администрации для своего родственника или возможность присвоить достаточно скромную сумму.
Все это усугублялось невероятным разрывом между бедными и богатыми, который только продолжал расти. Конечно, для бедности в Киргизии есть и объективные причины – в стране практически нет полезных ископаемых, промышленные предприятия были завязаны на союзную кооперацию и после развала Союза рухнули, вывоз сельскохозяйственной продукции затруднен конкурентами из соседних стран. Однако все же какие-то ресурсы для борьбы с бедностью имелись. Их игнорирование на фоне по-восточному показной роскоши элиты все более раздражало народ.
Сыграла роль и личная неспособность Акаева принимать по-настоящему государственные решения в условиях нарастающего кризиса. До последнего момента правящей элите верилось в то, что все можно уладить кулуарными переговорами, подкупом, манипуляциями с собственностью и постами. Тогда же, когда стало необходимым принимать жесткие решения, оказалось, что Акаев так и не избавился от комплексов «перестроечного профессора», попавшего на вершину власти. Зависимость Акаева от имиджа «первого демократического президента» Киргизии сыграла свою роковую роль в киргизских событиях. Ко всему прочему Акаев все время думал о том, а что же скажет по этому поводу Запад. Можно, конечно, сказать, что это бездействие помогло избежать еще больших жертв в ходе нынешних событий. Однако оно же привело к хаосу и беспределу, который еще неизвестно чем обернется. К тому же крови все равно избежать не удалось.
Весь ход и характер событий, как и перспективы развития ситуации в значительной степени зависели и зависят от качества той самой оппозиции, которая сейчас пытается взять власть. Как и до кризиса, киргизская оппозиция представляется собой весьма пестрое зрелище. Нет единой команды, нет общепризнанного лидера, нет никакой позитивной программы действий, нет достаточных ресурсов для быстрой нормализации положения в стране.
Во-первых, говоря о киргизской оппозиции, совершенно не имеет смысла говорить об идеологии. Разговоры о демократии, свободе слова, борьбе за справедливость, модернизации и прочее, откровенно говоря, притянуты к киргизской оппозиции за уши. Это необходимая дань отношениям с Западом, брэнду «бархатной революции». Без этого оппозиционеров вообще не воспринимали бы. На самом же деле единственной идеологией киргизских оппозиционеров является стремление к власти как таковой. Все они бывшие чиновники, ушедшие из власти отнюдь не по идейным причинам. Кому-то не дали обещанный пост, кто-то зашел слишком далеко в борьбе за собственность, кто-то слишком рьяно продвигал своих родственников, а иные просто патологически не справлялись с работой. Все остальное – маскарад.
Серьезнейшую роль в истории борьбы оппозиции с Акаевым сыграли и клановые отношения. Соперничество северных и южных кланов в той или иной форме существовало в стране всегда. Политическая жизнь государства в основном попеременно контролируется тремя северными и двумя южными кланами. Север представлен чуй-кеминским (сам президент Аскар Акаев и его наиболее близкие соратники), таласским (жена президента Майрам Акаева) и нарынским кланами. Из южных кланов выделяются два наиболее мощных – ичкилики и отуз уул.
В советские времена на севере сосредоточилась промышленность, находящаяся в настоящее время в упадке. В национальном составе населения здесь преобладают киргизы и русские. Менталитет северян более европеизирован (в советском и постсоветском варианте). Общественные отношения более затронуты процессами модернизации. Религиозный фактор серьезного влияния на настроения людей не имеет. Вообще, надо отметить, что ислам пришел в Киргизию по историческим меркам недавно и не успел фундаментально укорениться в местной культуре и образе мышления.
Юг заметно отличается от севера. Местная экономика полностью завязана на сельское хозяйство. В первую очередь на производство хлопка. В национальном составе преобладают киргизы и узбеки. Говоря о юге, в Кыргызстане чаще всего имеют в виду восточную оконечность Ферганской долины (Ош, Джалал- Абад, Баткен), тянущейся из Узбекистана. Общественные отношения здесь гораздо более традиционны.
