Песок под солнцем

я… меняюсь! — чуть не ляпнула «тупею», но решила, что будет слишком уж самокритично.

Багир встречает мои выпады спокойно, и, кажется, даже слегка сочувственно. Последнее особенно взбесило.

— И с родителями. Раньше мы были близкими людьми, а теперь? Теперь я вообще-то человек?

Чувствую теплое прикосновение к плечу. Мих? Когда он успел подойти? Закрываю глаза, прижимаюсь к Миху. Хочется разреветься. А Багир так и сидит неподвижно, рассматривая меня. Гад!

— Бри, думаю, раньше мы бы не поняли. — Мих запускает пальцы мне в волосы, осторожно поглаживая затылок. — Я вот и сейчас понимаю кое-что чисто теоретически. Может, потому, что друзей у меня не было, да и отношения с матерью не то чтобы очень. Багир, я прав? Что молчишь?

— Прав. Жду, пока Бри успокоится. Мне кажется, это у нее природное.

«Природное»? Физиологическое то есть? Погружаюсь в ощущения… Может быть… Не знаю. Запах Миха успокаивает, слегка удивляюсь: чего это я тут успела натворить? А Рафа говорила про конфликты и двоих… Тянусь к ней:

— Рафа, как хорошо, что ребят двое. Ты тогда говорила, «если Мих с тобою поссорится». Я и не думала, что сама на такое способна.

— Все симметрично. Бага успокоишь?

— Что? — прислушиваюсь к доходящим от коша ощущениям: давящая грусть, сожаление, сковывающая напряженность. Ой-ой. — Да, сейчас.

Еще раз глубоко вдыхаю, втягивая в себя запах Миха. Легко отстраняюсь, встаю и пересаживаюсь на колени Багира. «Поняла, прости». Багир успокаивается, сплетает пальцы с моими. Мих устраивается в кресле, в котором до этого сидела я:

— Но знаешь, Бри. Ситуация с твоим отцом все же не укладывается в схему. Мы меняемся, и можем начать видеть все в ином свете, но Роман-то не должен был сильно меняться. А тут он повел себя так, будто ты ему чужая.

— Я тут предположила кое-что…

В мысленном голосе Рафы явно проскальзывают сомнения. И еще какая-то смесь печали и настороженности.

— Э-э, настолько скверные новости?

— Ну, прежде всего не новости, а только догадки. Угу, нерадостные.

— Говори уж.

— Не знаю, как у людей, но мужские представители нашего рода не имеют инстинктивной привязанности к собственным детям только по «голосу крови». Для них ребенок свой, если он в том или ином смысле ученик, воспитанник. Короче, если он разделяет с отцом взгляд на мир.

Откуда подобное могло бы стать известно о людях, учитывая, что отцы с детьми зачастую вообще ни разу в жизни не видятся — не представляю.

— То есть ты предполагаешь, если вдруг и у людей точно так же, когда я изменилась, папа перестал ощущать меня «своей дочерью»?

— Где-то так, хотя, на мой взгляд, Роман сам этого не замечает.

Вообще-то меняться можем не только «мы».

— Правдоподобно, но… Подожди! Так ты именно за этим предложила поменяться будущими детьми?

— За этим. — Рафа улыбается. — Нас четверых держит слияние. Но детей-то оно не коснется. И если мы не хотим, чтобы они потом смотрели на нас, как на сумасшедших, придется придумывать что-то с воспитанием.

— Девочки, вы сами все отлично поняли, — Багир осторожно касается пальцами шеи за ушами, гладит, растворяет напряженность, — а с воспитанием обязательно клан поможет. — И поясняет для нас с Михом: — На Тоше группы со своей картиной мира на каждом шагу встречаются. Практика имеется. Правда, обычно такие группы более многочисленны.

— А вот кстати, — продолжает вслух Багирову мысль Мих, — по поводу численности. Мы так и останемся единственной смешанной семьей? Может, придумать, чтобы…

Багир отвечает на невысказанную мысль:

— Обдумать стоит. Хотя, мне кажется, пока рановато. Еще какое-то время можем не привлекать лишнего внимания, если мы одни. Стоит использовать эту фору.

Говорить ничего не хочется, после нервной вспышки накатила дремотная расслабленность и я просто нежусь у Багира на коленях. Почему-то вспомнила свое знакомство с Михом в сети. Сеть… может быть? Подумаю потом. За окном небо размечено точками звезд, где-то среди них Тош, родина того, кто сейчас обнимает меня. И там же, хотя гораздо ближе, цветут розы Лавинии и плещется озеро.

Эпилог Рафела

Редкие огни встречных машин, звезды над головой и летняя ночь, рвущаяся навстречу теплым ветром. Я прячусь за Миховой спиной, прижимаясь щекой к его рубашке, складываю уши, чтобы треск мотоцикла не мешал чувствовать ночь. Полгода назад мы так же неслись по дороге в сторону Клариного садового домика, но тогда воздух пах сыростью, морозным дождем и тревогой, а сейчас — цветущими травами, смолой и медом. И еще: в этот раз вместо натянутых нервов, как в первой поездке, внутри — радостное предвкушение: мы едем в наш домик. Место первого слияния, если оно случилось удачным, навсегда становится «своим местом», гнездом, домом. С нежностью вспоминаю узкую скрипучую кровать и чайную чашку с оббитым краем. На повороте к садовому поселку я, щуря глаза от ветра, всматриваюсь в ночь. Где-то совсем рядом… Однако впереди многовато света и суеты, не должно такого быть.

— Мих, остановись. Что-то не нравится мне эта иллюминация.

«Планета» тормозит прямо посреди дороги, Мих глядит вперед:

— Да, для «фольклорных садоводов» нетипично.

— Может, празднуют чего-нибудь?

— Больше похоже на какой-то «комитет по встрече».

Ну да, позавчера вечером Теодран рассказал на пресс-конференции о проекте медного леса и курорта на островах. А также об участии в нем Миха и Бри. Уже почти в самом конце какая-то журналистка задала вопрос: «И почему коши простили этого негодяя?» Видимо, ей очень уж хотелось, чтобы «не прощали». Лаконичный ответ Теодрана: «В той зимней истории вина не Михаила, а других лиц» не смог успокоить возбужденный зал. И тогда мы все вместе — я, Мих и Бри — вышли на сцену, держась за руки, и я без всякого микрофона крикнула: «Потому что Михаил хороший друг!» Зал взорвался невнятными, но радостными воплями. На сем, собственно, пресс-конференция и закончилась. А Багир так и не показался: скрытничает. Нашу выходку все еще перетирают в сети да и в местной прессе тоже. Так что журналистов вполне можно сейчас обнаружить где угодно и с огромным желанием общаться.

— Вот только никто из людей не должен бы знать о нашей поездке сюда, — произношу вслух. Мих согласен со мной:

— Мне тоже не хочется туда влетать, не присмотревшись. Давай обойдем по соседней улочке.

Останавливает мотоцикл у крайних домиков садового поселка и закатывает его за высокие кусты крапивы и еще каких-то репьев.

— Пусть постоит здесь, а мы шуметь не станем…

«Не шуметь» получалось плохо. Мих громко топал, сопел, хрустел галькой и цеплял ветки кустов. В конце концов я не выдержала и предложила самой быстренько изучить обстановку. Получила в ответ недовольное бурчание, тяжелый вздох и согласие. Крадусь у стены какого-то сарайчика. Да, люди возятся именно около «нашего домика», странная компания: примерно с десяток девчонок-школьниц, и с ними четверо парней того же возраста. Рассмотрев внешность собравшихся, едва сдерживаюсь, чтобы не захохотать. Нет, ободки с торчащими кошачьими ушками выглядят очень трогательно, но вот проволочные хвосты, обмотанные полосками меха и болтающиеся на джинсах!..