– Вот, – Корбет передал ему рюмку «бурбона». Он знал: в тех редких случаях, когда Мэтью хочется выпить крепкого, он предпочитает «бурбон». – Ну а как жизнь вообще?
– На будущей неделе приступаем к натурным съемкам «Неудачного брака». Если в Сан-Франциско продержится хорошая погода.
«Неудачный брак» показывал крушение семьи. Как все фильмы Мэтью, он был автобиографичен. Писать сценарий становилось своего рода очищением; он спешил закончить эту картину, сунуть в коробку и начать новую жизнь.
– Ты слишком много работаешь. Не думал об отдыхе – после окончания картины?
– Мне не нужен отдых. Все, чего я хочу, это вернуться к «Глазу тигра» – довести его до экрана.
– Это будет нелегко. Прежде всего тебе потребуется помощь Пентагона, а они неохотно идут на сотрудничество с автором антивоенного фильма.
– Обойдусь без Пентагона. И потом, это вовсе не антивоенный фильм. Просто он говорит о таких вещах, которые обычно остаются скрытыми для большинства людей.
– Не говоря уже о Вашингтоне, в нашем городе тоже найдутся желающие вставлять палки в колеса.
– Так было всегда. Я привык.
– Мэтью, сейчас еще только семьдесят девятый год – с тех пор как окончилась война, прошло всего четыре года. Дай людям время выработать правильную перспективу.
– Хватит им времени! В общем, как только я закончу «Неудачный брак», ничто не помешает мне приняться за «Глаз тигра». Корбет, я работаю над этой вещью больше десятка лет. Я не отступлю.
Корбет пожал плечами. Неудивительно, что Мэтью с Ли разошлись. Он еще не встречал более несговорчивых людей.
– Мэтью, – с улыбкой произнесла Тина, – я восхищаюсь твоей стойкостью. Даже если из-за нее у моего мужа разыграется язва.
Дверной звонок помешал Мэтью ответить. Через несколько секунд экономка пропустила в комнату Ли.
– О Господи! – Даже Тина с ее находчивостью была растеряна. – Золотко, какой приятный сюрприз!
Ли застыла у двери. Мэтью не удержался – стрельнул в нее взглядом.
– Тут кое-какие документы – нужна подпись Корбета. Контракт Алисон Уэйнрайт. – Неужели этот тихий, дрожащий голос принадлежит ей? Ли с трудом оторвала взгляд от Мэтью. – Алисон нервничает; твой секретарь сказал, что сегодня ты работаешь дома. Вот и решила заскочить.
На самом деле Ли все утро мучилась из-за их с Мэтью неудачного брака, под которым сегодня подвели жирную черту, и отчаянно нуждалась в моральной поддержке. Но не признаваться же в этом перед тем самым человеком, который ее бросил.
Мэтью повернулся к ней спиной и плеснул себе еще коньяку. В одиннадцать утра?
Атмосфера в комнате сгустилась точно зимний туман. Корбет первым нарушил напряженную тишину:
– Спасибо, Ли. Это вполне мог сделать кто-нибудь другой.
– Просто я была по соседству… никаких хлопот…
– Надеюсь, Алисон оценит твою заботу. Новая неловкая пауза.
– Господи! – ахнула Тина. – Где мои манеры? Ли, ты завтракала? Гваделупа приготовила чудные пирожки с черникой. Хочешь? Может быть, кофе?
– Нет, спасибо, я сыта. Джошуа отказывается начинать гимнастику, если я не позавтракаю вместе с ним.
Когда с ее уст слетело имя Джошуа (с некоторых пор ей стало трудно называть его отцом), Мэтью пришел в ярость.
– Мне пора. Спасибо за выпивку. И ушел. Из дома. И из ее жизни.
Ли вернулась на работу с чудовищным надломом в душе, но с твердым решением: больше она не позволит себе страдать из-за мужчины. Она направит всю свою энергию на то единственное, над чем еще сохраняет контроль, – студию «Бэрон».
Белые стерильные стены. Белая раковина в углу. Из мебели – только оранжевое пластмассовое кресло и высокая узкая больничная кровать, застеленная чистой одноразовой простыней. Рядом – подставка с безукоризненно чистыми хирургическими инструментами.
– Наденьте это. – Акушерка подала Мариссе тускло-голубой бумажный халат. У женщины был профессионально-отчужденный вид – она и не осуждала, и не сочувствовала. – Доктор придет, как только освободится. Боюсь, он может задержаться на целый час: сегодня исключительно трудный день.
У меня тоже трудный день, думала Марисса, снимая одежду. Несмотря на запрет в течение двадцати четырех часов принимать лекарства, она беспрерывно сосала валидол – приторный и противный.
Не то чтобы Марисса шибко расстраивалась из-за аборта. Или боялась огласки: она явилась в клинику под вымышленным именем, в парике из длинных прямых каштановых волос, в свободной рубашке с линялыми джинсами – точь-в-точь такая же, как другие ждавшие своей очереди молодые женщины. Просто Марисса плохо переносила боль. Конечно, боль во время секса – совсем другое дело. Потому-то она сюда и загремела.
Побросав одежду на кресло, Марисса погладила свой еще плоский живот. Мягкие, чувствительные груди – никаких следов беременности. Ее взгляд натолкнулся на стенной календарь. Двадцать пятое июля. С чем
