— За второй будем посылать, ты и дашь.
Эркин кивнул.
Их встретили гоготом и подначками по поводу недельного отсутствия, но извлечённая Андреем бутылка установила благоговейное молчание. От лишних глаз они зашли за развалины и расселись на обломках стен и помостов. Здание рабского торга оставалось местом сбора, но только шакалы и самая распоследняя шваль пользовалась им как жильём. Остальные брезговали даже по нужде туда зайти. Андрей высыпал на лист лопуха рыбу и откупорил бутылку.
— Ну, чтоб и дальше фартило.
— С удачей вас, парни.
— Того же.
После первого круга, разглядывая полупустую бутылку, Арч спросил.
— Хватит одной?
— За мной вторая, — Эркин поискал глазами, кого бы послать.
Гонец получал глоток, и желающих было много. Эркин выбрал из мальчишек кого посмышлёней, что не рискнет жухать, и дал тому деньги. К его возвращению первую бутылку благополучно прикончили.
— А тут как? — Адрей одним махом оторвал половину рыбины и стал сдирать с неё кожу.
— А никак. Много нас стало.
— Не, просто беляки цену держат.
— Нет, парни, работы меньше. Пленные возвращаются, перебивают.
— И с пропиской к ним не сунешься.
— Беляки…
— На хрена их русские отпускают?
— Так тоже беляки.
— Белый белому…
Андрея уже не считали белым и говорили при нём свободно. Да и его это не трогало.
— Свора не лезет?
— Не.
— Они друг дружку теперь шерстят.
— Ага, помнишь, сигаретами вроссыпь торговал, его так отделали… Третий день не видно.
— А чего?
— А фиг их знает.
— У них свои дела.
— Нам они по хрену.
Вторую бутылку открыли, но уже не спешили. Кое-кто, как и Эркин, пропускали свои глотки. И тут пришёл Митч, что тоже в одиночку крутился, и такой… взъерошенный, что его сразу усадили в круг, воткнули ему в рот бутылку и заставили как следует глотнуть.
— Ну а теперь говори, — распорядился Одноухий.
— Гуталин спёкся, — наконец выдохнул Митч с третьей попытки.
— Гуталин?!!
Могучего добродушного негра, прозванного Гуталином за мягкость, знали все. Знали, что он даже торговаться не умеет, соглашаясь сразу на любую оплату.
— Кто его?
— Свора. Сегодня ночью.
— Да он же ночью дрыхнет, носа из дома не покажет.
— Дома и спёкся.
— Ты расскажешь толком или нет, — взъярился Нолл, — или тебе по кумполу врезать? Так я могу!
Митч обвёл их сумасшедшими глазами.
— Так… того… свора теперь по домам ходит… и проверяет.
— Чего?!
— Их спроси! — заорал, наконец, Митч. — А с Гуталином так. У одной беляшки угол снимал. За работу. Пахал как раб. Свора пришла, а они в одной комнате.
— В кровати что ли? Так Гуталин со страху помрёт, прежде чем на беляшку посмотрит.
— Я говорю, в комнате. Одна у неё комната. Гуталин на полу спал. Её за потерю расовой гордости побили и обрили, наголо. А Гуталин заступаться вздумал. И кранты. Спёкся Гуталин.
Наступило долгое молчание. Эркин словно оглох и ослеп, и не сразу проступили голоса и краски. Вторую бутылку прикончили быстро и молча, доели рыбу и разошлись.
Эркин с Андреем ещё посидели. Эркин покосился на насупленное лицо Андрея. Похоже… похоже, у Андрея та же тревога.
— Ладно, — Андрей подобрал пустую бутылку, взвесил на руке. — Ладно. Меня они так не возьмут. Перегородку поставлю с дверью, и пусть… они меня в задницу поцелуют со своей расовой гордостью.
И Эркин смог перевести дыхание. Перегородка — это…! А где он её поставит? В кухне, рядом с уборной? Так в кухне и так не повернуться. В комнате тоже… А кладовка! Полки там есть, добавить ещё пару, расчистить пол и как раз хватит места. И тогда к Жене пусть только сунутся! Ему там работы на полдня, а то и меньше. И в комнате он маячить не будет. На кухне не привяжутся, там он всегда при деле.
Эркин легко вскочил на ноги, отряхнул штаны.
— Отдай бутылку мальцам, и пошли.
— Куда? — Андрей поднял на него глаза.
— Прибарахлиться хочу. У меня сигарет навалом, а я не курю.
— Дело, — кивнул Андрей и встал, отбросив бутылку одному из мальчишек.
По вещевому ряду они ходили долго. И Эркин всё больше хмурился. На сигареты никто не менял, требовали денег. А то и сразу посылали… белые не желали продавать индейцу. Сунулись в цветной ряд, но там такая рванина, что Эркину стало жалко сигарет. Хоть самому эти сигареты чёртовы вроссыпь продавать.
Наконец Андрей углядел и показал ему на невысокую круглолицую светловолосую женщину. Перед ней на куске клеёнки лежали аккуратно сложенные мужские вещи. Не разложены для продажи, а именно сложены. Будто их и не собирались продавать. И стояла она как-то не в ряду со всеми, а будто на отшибе. Подошли к ней. Она подняла на них серые добрые глаза, грустно улыбнулась. И Эркин решил попробовать ещё раз, последний.
— Чего тебе? — тихо спросила она.
— Штаны ищу, мэм. Рабочие.
— Вот.
Она вытащила из стопки и развернула тёмно-синие, из толстой грубой ткани, отстроченные белыми нитками, брюки. Грегори носил такие на выпасе.
— Вот. На тебя как раз.
— Сколько, мэм?
Она назвала цену. Цена была приемлема, и Эркин с надеждой спросил.
— Сигаретами возьмёте, мэм?
— Нет, — покачала она головой. — На что они мне? У меня курить некому.
И тут вмешался Андрей.
— Сменяй ему. А сигареты продашь.
— Да кто их купит? Нет, мне деньги нужны.
Эркин вздохнул и отошёл. Андрей остановил его.
— Стой. Лучше не найдём. Давай так. Я у тебя покупаю сигареты, а ты у неё штаны.
Эркин только бешено посмотрел на него.
— Я ж курю, — стал объяснять Андрей. — Мне всё равно покупать.
— Зарабатывали вровень, а тратить…
— Стой. Идём к ней.
