девушкам Братца, — никому в голову не приходило рассматривать их… как соперников. За что?
…Кажется, с разбродом в мыслях удалось справиться, воспоминания стали более последовательными, мысли не такие обрывочные. Я мыслю, следовательно, существую. Уцепимся за это. Больше не за что.
Через пол Гаор ощутил приближающиеся тяжёлые шаги. Остановились. Скрип, лязг. Значит, открыли окошко в двери. Что надзиратель может разглядеть в такой темноте? Или это тоже… для воздействия? Снова лязг, скрип, удаляющиеся шаги. Ни окрика, ни… значит, нарушений не обнаружено. Уже легче. Чем? Даже если он убедит их в своём послушании, то ничего не изменится. Решения необратимы. Убьют чуть позже. Или дадут умереть. Хотя нет. Отцу он нужен живым. Во всяком случае, на то время, пока он не отработает затребованную сумму. Чёрт, как Братец ухитрился столько растратить? Конечно, игра азартна. Но не до такого. Братец никогда не знал удержу, ни в чём. И не ему было его останавливать. Несколько раз отец посылал его с Братцем как телохранителя, и он тогда нагляделся. Но почему он сразу видел шулеров, а Братец нет? Или не хотел видеть? Отцу он о них докладывал. И потому, что положено, и искренне надеясь хоть так остановить Братца. Отец кивал, иногда названные им исчезали, но появлялись другие, и всё продолжалось. И… и неминуемый логичный конец. Его конец…
…Он жил рядом с отцом, вернее ему позволили жить. Отец приставил к нему старого сержанта, который и подготовил его к военному училищу. Боялся ли он отца? Трудно назвать то оцепенение, почти ступор страхом. Сержанта он боялся. Тот был безжалостен, приучая его к новым порядкам и требуя, прежде всего дисциплины. Но и похвала сержанта — за удачно выполненный приём, за попадание в мишень, за правильный ответ — его радовала. Это была награда. Избежать наказания и получить награду — цель любого солдата. Отец не наказывал его. И не награждал. Отец ни разу не ударил его, это правда. И ни разу не похвалил. Тоже, правда. Так что, он с самого начала был нужен отцу только… на этот случай. Ему было… да, почти шесть, когда он увидел Братца, наследника, единственного наследника, и он уже знал, что такое бастард. Бастард — официально, полукровка — нейтрально и ублюдок — точно. Чёрт, а ведь и впрямь холодно. Простудиться, что ли назло отцу и Братцу, чтобы подохнуть поскорее и без пользы для них? Но у отца может найтись ещё такой же бедолага-бастард, а он уже точно будет мёртвым. А для солдата главное что? Выжить!
Гаор осторожно попытался напрячь мышцы. Резким движением можно вызвать спазм и боль. Он это помнит по ночным дозорам, когда нельзя шевелиться, но нельзя и застудить мышцы. Как это? Да, статическая гимнастика. Вот и начнем её понемногу. Раз в голове прояснело…
…Утро в редакции самое суматошное время: суета со вчерашним номером, разгар работы с сегодняшним и начало великого ора по завтрашнему. Во рту горечь от выпитого и выкуренного накануне, в глазах мелькание букв и лиц, в ушах звон.
— Мне когда-нибудь заплатят?
— Когда-нибудь.
— Мне тоже не платят!
— Энтузиазм…!
— Пошли вы со своим энтузиазмом! Меня уже выселяют, а Нирса вот-вот родит!
— Поздравляем!
— С чем?!
— Шеф, видел?
— А что там?
— Штраф!
— Тоже новость!
— За что?
— Не всё ли равно, платить нечем.
— А наш меценат?
Он сидит у стола Кервина, пристроив на колене листок, и пишет очередную заметку.
— Полегче, Гаор, — бросает ему Кервин, — нас закроют.
— Ты же ещё не читал, — огрызается он, не отрываясь от текста.
— Я тебя знаю. За твою прошлую статью…
— Меня отблагодарили, — гордо перебивает он.
— Интересно, кто? — вмешивается Арпан.
— Читатели!
Наступает заинтересованная тишина, и он начинает рассказывать.
— Я встретил ребят из седьмого стрелкового полка, как раз того самого. И они сказали, что я прав и так сволочам и надо!
— Это с ними ты так надрызгался?
— Да поймите, они читают нас! Чи-та-ют!
— Цензура тоже читает, — вздыхает Кервин. — Тебя напоили, а я заплатил штраф!
И за общим шумом никто не услышал, как подъехала машина, и простучало по лестнице множество тяжёлых ботинок. Только внезапно распахнулась дверь, и стало тесно от чёрных тел в глухих капюшонах- масках с автоматами и просторно от поваленных на пол сотрудников. Молча — все приказания отдавались ударами — его подняли, заломили ему руки за спину, надели наручники и поволокли к выходу. Он успел заметить, что ни один листок не упал со столов, и понял, что мишень — не редакция, а он, лично. Правда, это он додумал уже в машине, в тесном железном ящике для перевозки арестованных, куда его по- прежнему молча запихнули. Били немного, только 'для вразумления', как любили говорить в училище капралы — сержанты-воспитатели. Но он и не сопротивлялся, гадая, какая же из его статей и заметок могла вызвать такое.
Доехали быстро. Значит не Центральное Политуправление, оно же Тихая Контора, оно же Дом-на- Холме. Уже легче. Но непонятнее. Машина остановилась, его вытащили из ящика, быстро — он ничего не успел разглядеть — натянули ему на голову глухой без прорезей мешок и потащили, он еле успевал перебирать ногами, чтобы не волокли по полу, что, как он помнил ещё по отправкам в училищный карцер, намного больнее. Проходы, лестницы, а это, похоже, лифт, значит — не тюрьма, а что? Ещё переход, сильный тычок в спину, от которого он упал лицом вниз, сдёргивают мешок, снимают наручники, и равнодушно спокойный голос над ним.
— Можете встать.
Гаор с трудом подобрал под себя руки, опёрся на ладони и колени и медленно, чтоб не догадались о его подлинном состоянии, встал.
Просторный казённый кабинет с отлично натёртым паркетом, большим окном, закрытым светлой, но глухой шторой, вдоль стены шкафы, глухие и застеклённые, но стёкла изнутри затянуты такими же шторками, большой письменный стол с умеренно богатым письменным прибором под портретом Главы и Национальным Флагом, и за столом полковник с нашивками… что за ведомство? Юстиция? Это законник? Совсем интересно. Законов он не нарушал. Кое-какие инструкции, неписанные запреты и предписания — это да, но до статьи не доходил. Греши, но не до Храма, нарушай, но не до Трибунала!
— Бастард Юрденала?
От удивления Гаор онемел, и полковник кивнул. И заговорил. Спокойно, не меняя интонации, делая правильные паузы. И от этого его слова были особенно весомы. И страшны.
— Поступило заявление от Яржанга Юрденала в соответствии с законом о приоритете крови от двадцать первого года часть третья о праве главы рода при наступлении стеснённых материальных обстоятельств, угрожающих благополучию рода, обратить в состояние несамостоятельности принадлежащего ему бастарда и передать вышеупомянутого бастарда в свободную продажу с торгов с целью получения вырученной от первоначального торга суммы с последующим отчислением процентов от использования вышеупомянутого бастарда по усмотрению владельцев. По полной выплате заявленной суммы Яржанг Юрденал отказывается от своих прав на вышеупомянутого бастарда, владелец которого освобождается от каких-либо выплат и приобретает полные права собственности. В случае смерти проданного бастарда до выплаты суммы, владелец оного не несет ответственности в случае доказанности отсутствия умысла с его стороны или небрежения в содержании бастарда. Не усмотрев в заявлении Яржанга Юрденала противоречий и несоответствий и установив, что размер и характер совершённых младшим Юрденалом растрат угрожает чести и благополучию рода, а также наличие у Яржанга Юрденала
