приду, и я ответила, что приду обязательно. Я почти не слушала раввина, думая о людях, стоящих за моей спиной. Карл Симпсон поздравил меня с видом, не оставлявшим никаких сомнений: он восхищается моей ловкостью. Тея. На фоне ее розового платья и мягких русых волос мое платье казалось мне слишком белым, помада – слишком яркой, волосы – слишком черными и вьющимися. Вряд ли издатели «Журнала для невест» одобрили бы мой вид. Борис. Я вспомнила, как недавно ехала в Нью-Йорк, чтобы поговорить с Дэвидом, как старалась ни о чем не думать, просто смотреть в окно или уснуть, как не могла избавиться от одной и той же назойливой мысли:
Мартин.
Моя мать.
Дэвид.
Хелен Штамм.
Призраки на моей свадьбе. Я бы не удивилась, если бы кто-нибудь из них вдруг появился. Помню, перед началом застолья я на какой-то миг застыла возле входной двери; дверь приоткрылась – наверное, кто-то из гостей не защелкнул замок. Никто не вошел. Чтобы избавиться от неприятного чувства, я подошла к двери, выглянула на площадку, оставив руку с бокалом за дверью, будто опасалась, что кто-то выхватит его у меня, потом плотно закрыла дверь и повернула замок. Потом, не в силах никого видеть, пошла в библиотеку, на ходу напомнив себе, что надо поставить туда другую пепельницу взамен той, которую забрала Хелен. Допила шампанское. С тревогой подумала, что нервное напряжение не оставляет меня. Подошла к полкам, заметила пустые места там, где стояли книги Хелен, – в основном справочники; взглянула на полки с книгами Уолтера – архитектура, промышленный дизайн, графика, бытовой дизайн, антиквариат, букеты и украшения из цветов, живопись, скульптура. (Через несколько месяцев Хелен скажет мне: «У нас было четкое разделение обязанностей: Уолтер занимался эстетикой, я – реальной жизнью».)
Я вернулась в столовую, где гости собрались вокруг стола с закусками. Специально нанятый официант подлил мне шампанского. Уолтер уже искал меня. Спросил, как дела, я ответила – все в порядке, но слишком много впечатлений. Он нежно улыбнулся мне, я снова вспомнила о Дэвиде и уронила бокал. Он ударился о натертый до блеска пол, разлетелся на мелкие кусочки, более мелкие, чем во время церемонии, когда Уолтер, как положено, разбил бокал. Уолтер отвел меня в сторону, пока горничная убирала осколки, и сказал, что мне нужно что-нибудь съесть.
– Не могу. Переволновалась.
Он понимающе кивнул.
– Тогда выпей еще шампанского.
– Не знаю, стоит ли, – сказала я, зная, что не стоит. Голова уже кружилась.
– Это твоя свадьба, дорогая, веселись!
Я благодарно улыбнулась. Он пошел за шампанским.
– Я обязательно приду посмотреть на малыша, – пообещала я Сельме и Джерри, одиноко стоявшим в углу. – Скажи еще раз, как его зовут. Я опять забыла. Просто ужас.
Сельма как-то странно посмотрела на меня:
– Грегори Мартин.
Мартин. Пять месяцев назад, когда от них пришла открытка, я не обратила на это внимания. Сейчас повторила за ней: Грегори Мартин.
Она энергично кивнула:
– Грегори – в честь моего отца. Он умер два года назад. Мартин – в честь твоего брата, пусть земля им будет пухом.
Я заплакала.
– В чем дело? Ты что, не получила открытку?
– Получила. Но не… в общем, мне не пришло в голову…
– Не плачь, а то все подумают, что тебя насильно выдают замуж.
– Не могу…
– Сознайся – ты ничего не ела.
– Не в этом дело.
Уолтер, увлеченный беседой с одним из своих друзей, сунул мне в руку бокал шампанского и исчез.
– Пойду принесу тебе что-нибудь поесть, – объявила Сельма, неодобрительно глядя на бокал. – Джерри, займи ее чем-нибудь, покажи фотографии. Я скоро.
Джерри вынул бумажник, и я уставилась на фотографии Грегори Мартина Вайнштока – прелестного пятимесячного толстяка с глазами-щелочками. Наполнив тарелку едой, Сельма вернулась к нам и увела меня в спальню; там я умылась и попыталась съесть что-нибудь из деликатесов, горой лежавших на тарелке, пока она звонила домой, чтобы удостовериться, что все в порядке. Она повесила трубку, и кусок омара упал с вилки мне на платье.
– По-моему, ты совсем готова, – заметила она, вытирая пятно салфеткой.
– По-моему, я совсем готова, – послушно согласилась я. Она потерла пятно мокрой губкой, оно поблекло, но не исчезло.
– Принеси из кухни пятновыводитель, – посоветовала я.
– Ну да, чтобы все узнали, что ты заляпала свадебное платье.
– Сельма, – зевнула я, – я так рада, что ты здесь.
Я допила шампанское и осторожно поставила бокал на ночной столик.
– Очень хорошая свадьба, – вежливо сказала она. Я сонно улыбнулась:
– Немного скучно, а так ничего, да?
– Я этого не сказала. Замечательная свадьба.
– Замечательная, – кивнула я. – Жених с невестой слегка подкачали, а так все прекрасно. – Слова вырвались против моей воли.
Она с ужасом уставилась на меня. Я пошла на попятный:
– Не огорчайся, дорогуша. В конце концов, у всех свои недостатки. Я только это имела в виду. Совершенных людей нет. – Я прислонилась к спинке кровати.
– Надо вернуться к гостям, – сказала она.
– Я устала.
– Отдохни, а через полчасика я тебя разбужу.
– Я не хочу спать. Посиди со мной.
Она присела на кушетку, я растянулась на кровати и спросила, борясь со сном:
– Презираешь меня?
– Не говори глупостей.
– Я только хотела… хотела… Наоборот, я не хотела… случайно сказала правду.
– Оставь правду в покое. Тебя совсем развезло. Спи.
– Правда, – пробормотала я, – такая странная штука.
– Да уж, известное дело.
– Взять, к примеру, эту свадьбу…
– Руфи, – сказала Сельма, – давай-ка, спи. Кому сейчас нужна эта чертова правда?
Уолтер простил меня за то, что я проспала до конца свадьбы. В его прощении не было ни намека на терпение мученика, которое позже стало мне ненавистно. Он считал, что я слишком долго извиняюсь, но я-то, в отличие от него, прекрасно понимала, из-за чего допилась до полного беспамятства.
Потом мы на две недели отправились на Бермуды. Уолтер хотел на пару месяцев уехать в Европу, но я считала, что лучше не оставлять Бориса надолго, и Уолтер с благодарностью принял мою готовность пожертвовать путешествием ради его сына.
Это был классический медовый месяц, как его принято не без иронии изображать. Попав из холодной зимы в новую для меня атмосферу тепла и чисто физического наслаждения жизнью; избавившись от
