раздувать, и казалось с удовольствием, досадные для нас неурядицы, встречавшиеся на начальном этапе. Вместо спокойного анализа и поиска путей исправления ошибок готов был винить всех и каждого. А тут, в решительный период, когда надо было зажать себя и действовать, действовать и действовать несмотря ни на что, он сработал отлично во всех отношениях. Молодец!
Но вернемся в базовый лагерь. Мы покинули его в ночь на 5 мая. Когда сон отступал под напором тревожных мыслей, вспоминались события этого дня. Начался он со скоротечного, но тревожного происшествия.
Рано утром мы проводили на восхождение Лешу Москальцова и Юру Голодова. Это первая связка последней группы восходителей. Назавтра должны были уйти их напарники Валерий Хомутов и Владимир Пучков. Остальные двойки уже в пути. Завтра весь спортивный состав образует непрерывную цепочку групп, движущихся к вершине и подстраховывающих друг друга…
Незадолго до утренней связи, во время которой проводился опрос групп, меня вызвал Голодов. Прошло менее 2 часов после расставания. Такие группы обычно не включались в опрос до 14-часовой связи. Мы решили, что он хочет дать информацию о состоянии дороги через ледопад. Наверное, нужны ремонтные работы.
Вот что последовало за этим:
Голодов: Евгений Игоревич, значит, здесь, при выходе на плато пять пятьсот метров, там, где был завал, были большие трещины и вновь была поставлена лестница, Леша упал с лестницы в трещину. Подвернул ногу. Я сейчас его вытащил, он наверху. В общем, все нормально. Он не так сильно подвернул ногу. Вероятнее всего, мне сейчас надо с ним спускаться. Как поняли меня? (А ты волнуешься, сильно волнуешься: выход на плато — это 5700, а не 5500!)
Тамм: Понял тебя. Навстречу выслать людей? Людей выслать?
Голодов просил прислать Трощиненко и врача Орловского; сказал, что Леша Москальцов из трещины вылез практически сам — «я его только подтягивал». Упал Леша потому, что вырвались перила — перемерз и сломался фирновый крюк. Условились о дальнейшей связи. Юра стремился говорить один на один, когда общий опрос групп закончится. Это настораживало. Наверх вышли Трощиненко и Пучков. Готовились Орловский и Хомутов.
После того как окончился опрос и мы узнали, что Мысловский и Балыбердин идут к вершине, состоялся второй разговор:
Голодов: Ну, ситуация, значит, несколько хуже, чем я ожидал. У него сильное кровотечение из носа. Я ему поставил холод на нос. Просто все время капает. Ну, и с ногой, значит, сложнее. Вероятнее всего, подвернул в лодыжке. Там, где ровно, — наступает, а где какие-то градусы — уклоны, там хуже.
Тамм: Хорошо, сейчас к вам выйдут, выходят. Как ты думаешь, нужно что-нибудь, чтобы нести его или нет?
Договорились, что наверх поднимутся 4 человека и там, где необходимо, будут транспортировать Лешу на спинах. Чтобы Орловский — наш врач — точнее представлял ситуацию, я попросил Юру описать состояние пострадавшего.
Голодов: Свет Петрович, общая картина, значит, такова. Вообще-то я не прощупывал, мне это и не надо делать, но у него, наверное, подвернута лодыжка. Это раз. И второе, он очень здорово ударился переносицей. Вероятнее всего, разбита переносица. Идет сильное кровотечение. Я сделал два тампона, но это не помогло. Сейчас сделал холод. Думаю минут десять подержать холод. Как меня понял?
Свет Петрович дал необходимые указания, велел уложить Лешу поудобнее, укрыть, не двигаться до его прихода. И ушел в ледопад.
Позже уже он сам сообщил, что у Леши, по-видимому, сотрясение мозга и его надо нести на носилках. На ледопад ушли все, кроме кухонных работников, офицеров связи и радиста. Я тоже был прикован к радиостанции: все на маршруте и на транспортировке пострадавшего, и в любой момент могла возникнуть необходимость скорректировать действия групп.
В районе полудня Лешу принесли и уложили в палатке[2].
Вид у него был страшный. Переносица, весь левый глаз и часть лба — сплошная фиолетово-черная гематома. В единственном открытом глазу — неимоверная тоска. Встречаться с ним взглядом — мучительно.
Страдал он не от боли. Так нелепо, по какой-то оплошности рухнула великая мечта. Рухнула, когда кончились изнурительные выходы на обработку маршрута и когда было столько сил и уверенности в себе… С каким воодушевлением и задором выходил он утром из лагеря! И вот все. И ничего уже невозможно изменить.
Время от времени слезы текли у него из правого глаза. Какими же они должны быть горькими!
Утешение, что главное — это жизнь, которую он сегодня по счастливой случайности сохранил, пролетев 15 метров, было для него непонятным. Кто думает об этом, когда жизнь уже сохранена? А Вершины, Вершины-то не будет!
Начальный диагноз подтвердился: сотрясение мозга, все остальное — пустяки. Транспортировки в Катманду не требовалось. В таком состоянии главное — длительный покой. Хомутов получил команду готовиться, как и предусматривалось, утром выходить на восхождение, но уже в тройке он, Пучков и Голодов. Цепь атакующих должна сомкнуть ряды…
С того момента, как Свет разрешил общаться с Лешей, и до последнего дня существования лагеря его палатка стала наиболее посещаемой. Лешу не оставляли одного. К нему сразу же приходили все спускавшиеся сверху. К нему несли все новости. Это было самостийно и естественно: Леша, наш Леша оказался в такой беде. Всем хотелось отдать ему часть своей Вершины, своей радости, которая была бы невозможной без его труда и лишений.
Вот таким необычным и тревожным было начало первого из шести дней. А конца у него не было, он слился для нас с началом следующего.
Утром Бершов вышел на связь, но слышимость была отвратительной. Пришлось Эрику Ильинскому из лагеря II вести ретрансляцию.
Ильинский: База! Значит, Туркевич и Бершов вчера совершили восхождение. Балыбердин и Мысловский в тяжелом состоянии спускаются вниз. Надо, чтобы третий лагерь был свободен.
Таим: Второй, второй (
Ильинский: Нужна консультация врача.
Около часа длилась консультация, и все это время переговоры велись через Эрика. Стоило ему во время длительного диалога упустить какую-нибудь деталь, тут же вклинивался кто-то из участников других групп и вносил уточнения.
Свет Петрович преобразился. Куда делась его внешняя беспечность! Скрупулезно и спокойно требовал он повторять указания, а они были четкими и конкретными. Растолковывались детали, но ничего лишнего.
Мы привыкли к Свету — балагуру и острослову. Он неистощим на шутки. Одного из наших шерпов, работника кухни, мучил больной зуб. Свет его удалил (для пациента это было первое в жизни знакомство с врачом) и сказал, чтобы отныне тот за столом подавал блюда сначала ему, Свет Петровичу, а уже потом — начальнику, иначе больной зуб будет вставлен обратно. Это привело беднягу в страшное смятение: богатый опыт предыдущих экспедиций приучил его к строгой субординации.
Многие участники просили помочь избавиться от кашля. Сильный и сухой до крови, он мучал почти всех. Свет понимал, что ничего кардинального сделать невозможно — наверху морозный воздух и глубокое учащенное дыхание ртом. Когда просьбы становились настойчивыми, он предлагал принять слабительное — «будете бояться кашлять».
Но как только дело принимало серьезный оборот, Свет Петрович проявлял твердость. Чувствовалось, что дело берет в руки человек, обладающий большим профессиональным опытом и мастерством.
Ильинский уже заканчивал ретрансляцию, когда выяснилось, что связь с лагерем V прекратилась, и мы не знали, слышал ли Бершов последние указания Орловского. Попросили Валиева вызвать лагерь V. Молчание. Даже Иванов с Западного гребня пытался помочь, но V молчал. Тогда Валиеву и Хрищатому было
