машины, не было.
Непальские носильщики необычайно выносливы. Диву даешься, как они, укрепив на лбу ремень или сплетенный из прутьев плоский в месте опоры жгут, взваливают на себя ношу. Несут все: мелкие вещи в плетеных корзинках, тюках, несут доски, еду; кровельное железо, которым перекрыта крыша в доме дяди Пембы, тоже принесено. Все, что не растет на месте, что нельзя на месте добыть или изготовить, принесено носильщиками. Носильщикам помогают яки — маленькие лохматые существа, выносливые и неприхотливые, как и их хозяева. Як обычно берет груза в два раза больше, чем носильщик, но идет медленней.
Обычно в цифрах экспедиций поражает количество портеров, помогающих ей. Действительно их много. Ни большой, ни малой компании без них не обойтись. Без носильщиков не доставишь к базовому лагерю более двенадцати тонн груза, как это было у нашей вовсе не гигантской экспедиции. В базовом лагере должно быть все необходимое. И это все надо привезти из дома в Катманду. А оттуда к подножию Эвереста. Все грузы экспедиции были расфасованы приблизительно по тридцать килограммов в баулы, ящики, тюки и бочки и тщательно промаркированы. Что-куда. Разные грузы нужны в разное время и в разных местах. Основную их массу доставил чартерный рейс, который, к сожалению, не приняли в столице Непала, пришлось разгружаться в Дели.
Еще задолго до того, как багаж прибыл в Катманду, руководство в который раз оказалось перед выбором: перебрасывать грузы из Катманду самолетом или пустить с традиционным караваном носильщиков. Самолет, скажем мы, — это быстро. И ошибемся. Самолет из Катманду в Луклу летит всего сорок-сорок пять минут, но неизвестно когда. Туман, снег, дождь и… Ждать можно долго. Для переброски такого количества грузов потребовалось бы десяток, если не больше, рейсов пятнадцатиместного моноплана…
Поэтому решили не рисковать. Малую часть груза, необходимого для передового отряда, который должен установить базовый лагерь и найти проход по ледопаду, отправили до Луклы самолетами. Основную — в пеших походах, их было четыре.
Первый караван отправился из Майни Покхари 8 марта. Шестьдесят семь грузов сопровождали А. Онищенко, В. Венделовский и два шерпы. На следующий день ушел караван из тридцати семи грузов, сопровождаемый двумя высотными носильщиками. Третий караван, из семидесяти девяти грузов, сопровождали Е. Ильинский и С. Ефимов. С последним, четвертым, шли Ю. Кононов и Л. Трощиненко.
В караванах началась равномерная двухнедельная жизнь. Каждое утро носильщики разбирали свои грузы и шли в выработанном десятилетиями темпе. Ни просьбы, ни денежные призы не влияют на темп ходьбы. Они идут, потом останавливаются на пять-десять минут, потом опять идут. От восхода до заката. С горы в дол, с дола на гору. Ночлеги обычно в одних и тех же деревнях… Столетиями вырабатывался режим этой тропы, единственной дороги — торгового пути из Катманду в Соло Кхумбу — страну шерпов — и далее в Тибет.
Наем носильщиков для работы, в принципе, не является трудным делом. Для многочисленных деревень, расположенных вдоль караванных путей, путешественники — это источник заработка. Думаю, что богатая относительно других долина реки Дудх КоСи обязана своим процветанием многочисленным экспедициям, по ней проходящим. Я уже упоминал о построенных здесь школах; о том, что шерпы одеты гораздо лучше, чем носильщики, приходящие сюда снизу, я тоже должен упомянуть. Те, нижние, «кули», как правило, босы — и мужчины и женщины. Мужчины одеты в нечто среднее между банной простыней и шортами, а сверху тоже некая помесь рубахи и тоги. Женщины в длинных темных юбках и рубахах. Нижние носильщики несут грузы до определенной высоты. Часто это зависит не от того, сколь высоко в состоянии подняться человек с грузом, а от наличия у него тапочек, кед. Тяжело идти по снегу босиком.
Володя Шопин рассказывал, какие муки испытывали наши ребята, груженные не меньше носильщиков, от картин, не привычных нашему глазу, когда девочки лет пятнадцати-шестнадцати (а может, и меньше — у них никто паспортов не спрашивает) в резиновых купальных тапочках, унаследованных от какой-то прошлой экспедиции, тащили по мокрому снегу на себе тридцатикилограммовые бочки.
— Хотелось отобрать у них и нести самому, но, когда кто-то, не выдержав, попытался отобрать мешок, чтобы помочь, носильщица испугалась, что ее лишают заработка, и так посмотрела, что пришлось вернуть ношу.
Обычная цена переноски одного места в течение одного дня двадцать четыре рупии — что-то около полутора долларов. Но нашей экспедиции на некоторых участках пути пришлось платить больше. Когда первые грузы доставили к концу автодороги — к Майни Покхари, оказалось, что неподалеку идет строительство шоссе, где непальцам платят по тридцать пять рупий в день. Пришлось и нам поднять цену.
Как правило же, цены стабильны, они определены правительством Непала. Носильщика подряжают до определенного места, устанавливают срок. Быстрее принес — получишь премиальные, но немного. Не надо быстро. Надо вовремя. Ночуют носильщики в деревнях, в лоджиях или чаще, чтоб не тратить деньги, просто на улице. Сбиваются в кучу за какой-нибудь ветрозащитной стеной и спят. Утром поедят своих лепешек из какой-то замазки, — и в путь.
Если ты, экипированный, одетый, обутый и напоенный утренним кофе из кофейника туристской фирмы, встретишься q босым носильщиком, то попроси непредвзятого человека, для которого одежда и экипировка не имеет значения, посмотреть на вас и определить, для кого жизнь — большая радость. Боюсь, что тебе не выиграть. Для непальца вообще, а для шерпы в частности, чувство зависти к материальному достатку, по-моему, чуждо. Разумеется, среди них есть побогаче люди и есть победнее, но и те и другие понимают, что только дух и вера определяют форму жизни. Все равны перед горами, реками, небом, перед другими людьми. Просто одни одеты получше, едят посытнее и потеплее спят. Но это все ведь такая мелочь… И они идут по тропе, улыбаясь встречному: «Намастэ!» В хорошую погоду караваны носильщиков и яков далеко видны на тропе, правда, в тех местах, где тропа проложена по склону горы.
В Лукле и мы и альпинисты долго не задерживались — подозревали, что успеем насмотреться во время ожидания обратного рейса. Прилет и отлет самолета — захватывающее зрелище. Он появляется из ущелья необыкновенно яркий, бело-красный на фоне сине-белых гор и приближается к диковинной взлетной полосе. Наверху у стены собираются жители Луклы в ярких куртках прошлых экспедиций, женщины в цветастых кофтах и черных с передниками юбках, дети грязные и веселые, такие же собаки, беззлобно гуляющие среди людей, и иностранцы, инопланетяне, которые войдут сейчас в чрево самолета и улетят в неведомый жителям Соло Кхумбу мир.
Вопрос, зачем нужны экспедиции и почему, рискуя своей и их жизнью, белые сагибы (а наших они называли «мембор» — участник) лезут на горы, которые были, есть и будут тронами богов, не возникает у шерпов. Они и сами великолепные альпинисты от природы. Страна горная. Даже простой пастух, случается, загоняет стадо яков на южные склоны, где и на пяти с половиной тысячах метров можно найти траву. Шерпы великолепно ходят. И ходят постоянно. Пройти сто-двести километров по горам с грузом не проблема. Проблема подобрать груз. Он бывает удобный, а бывает и не очень.
Сирдар — главнокомандующий со всеми полномочиями и правами — набирает носильщиков, а те подходят к горе поклажи и выбирают, что поудобней нести. Ремень на лоб, груз за спину — и пошел. Часть грузов нашей экспедиции было расфасовано в бочки. Кто опоздал, тому и досталась эта не очень ловкая упаковка.
Выходит, самолеты встречают не только ради любопытства. И после того, как он, словно лыжник с трамплина, срывается с наклонной взлетной полосы, еще долго не расходится народ.
И мне не хочется уходить с аэродрома, потому что у меня связан с ним замечательный вечер, когда мы с Евгением Игоревичем Таммом в кромешной тьме под мелким дождем, сопровождаемые глухим звоном колокольцев на шеях пасущихся где-то рядом яков, гуляли вверх-вниз, раз, верно, двадцать пройдя от стены до обрыва по взлетному полю.
Евгений Тамм — серьезный ученый, хороший альпинист, сам по себе интересный человек, да еще на него, хочет он или нет, проецируется имя его отца, — нобелевского лауреата, академика Игоря Евгеньевича Тамма, привившего сыну любовь и к науке и к горам.
Я несколько побаивался Тамма. Доходили слухи, что он сух и суров. Интервью, которые он давал до Непала, отличались и вправду сдержанностью и, я бы сказал, аскетизмом информации, то есть отсутствием милых нашему сердцу подробностей. Кроме чувства боязни (не страха все-таки) я испытывал к нему и испытываю теперь еще в большей степени (зная подробности) чувство уважения.
