– Я звала, но ты не слышал, – сказала Венди.
Людвиг взглянул на железную дорогу. Поезда разошлись, но на рельсах не осталось никаких признаков стеклянных крабов. Черт! А почти получилось. Должно быть, их вспугнул скрип двери.
– Обедать пора, – напомнила Венди.
Людвиг выключил трансформатор. «Юнион-Пацифик» так и не успел выбраться из туннеля.
– Довел бы хоть до станции, – усмехнулась жена. – У тебя слон остался под горой, как его будут вытаскивать?
– Слон? – переспросил Людвиг, поглощенный своими мыслями. – Какой слон?
– Крашеный, – ответила Венди. – Какой же еще?
Людвиг разгладил вилкой картофельное пюре. Когда площадка стала ровной, зубчиками прочертил четыре аккуратные дорожки. Потом еще четыре, создавая кулинарный аналог японского сада камней. Говорят, успокаивает, помогает сосредоточиться… Японцы, наверное, очень рассеянный народ, раз придумали столько способов для концентрации внимания. Бонсай, оригами, вычурная каллиграфия и сады камней… Людвиг постарался припомнить другие знаменитые изобретения Страны восходящего солнца, но на ум пришли только караоке да гигантский огнедышащий динозавр.
Подцепив кусочек рыбы, Людвиг положил его в центр композиции и украсил веточкой петрушки.
– Не хочешь есть, так и скажи, – немного обиженно произнесла Венди. – Не надо играть с едой, когда за столом дочь.
– А? Извини, – Людвиг наколол рыбу на вилку, макнул в густое озерцо соуса и отправил в рот, не доведя шедевр до логического завершения. – Задумался… о Японии.
– Надеюсь, не из-за рыбы? – спросила Венди. – Мне сказали – это лосось, да и выглядит она как лосось. Думаешь, фугу?
По лицу Венди было совершенно непонятно, шутит она или нет. Впрочем, как всегда.
– Если она была надута как футбольный мяч, то точно фугу.
– Ну конечно! – обрадовалась Венди. – Фугу ведь тоже рыба-шар. Хотя, судя по нашей рыбе, совсем непросто заставить ее надуться…
Аквариум с тетрадонтом все еще стоял на обеденном столе. Иллюстрация была более чем наглядной.
– Может, фугу перестали надуваться? – продолжала Венди. – И теперь их не отличишь от лосося. Похоже, ты прав – рыба действительно немного горчит…
– Это соус горчит, – заметил Людвиг. – Как ему и положено. Венди покачала головой.
– Думаю, все из-за того, что в океан сливают радиоактивную гадость. Под водой кишмя кишат мутанты. Насмотришься на них и больше ничего не испугаешься.
– Просто наша рыба бракованная. Сегодня же обменяю… Венди подняла руку.
– Не спорь. Час назад я видела в универмаге живого камчатского краба. То есть на ценнике было написано, что это камчатский краб, а на самом деле…
Людвиг насторожился. Рука с вилкой застыла на середине пути, и хвостик петрушки раскачивался зловеще, точно маятник. В появлении краба в магазине не было ничего странного, но Людвиг воспринял это как предзнаменование.
– И кто же это на самом деле?
Жена выдержала паузу и произнесла драматическим шепотом:
– Марсианин.
Никак не ожидая такого поворота событий, Людвиг закашлялся. Рука дернулась, рыба шлепнулась обратно в тарелку.
– Прости, кто?
– Марсианин. Все признаки налицо: десять ног, клешни, жуткие шипы и наросты… И красный, как пески далекой родины.
– Это признаки крабов. На Марсе живут зеленые человечки с гипертрофированным мозгом.
– Кому ты больше веришь, мне или Тиму Бартону? У пришельца был очень внимательный взгляд… Прямо читалось: скоро мы вас поработим, недолго осталось! Известный факт: каждый марсианин рождается с мыслью поработить пару-тройку землян, хотя совершенно не представляет, зачем ему это нужно. Жертвы инстинкта…
Не выдержав, Венди расхохоталась, утирая глаза тыльной стороной ладони. Людвиг тоже засмеялся, но замолчал, опасаясь выдать себя наигранностью. В крабовой угрозе он не видел ничего смешного, но рассказывать об этом жене не стоило. Венди, конечно, не болтушка, но новость, известная одной женщине, известна и ее лучшей подруге, – а там пошло по цепочке.
– Сейчас они готовят вторжение, да, – продолжала Венди, уже не пряча улыбки. – Сидят себе на дне и ставят опыты на рыбах и морских звездах. А люди в своей беспечности поставляют им материалы. Сколько мутантов можно сделать из одной бочки ядерных отходов? Еще они тренируются: ходят маршем и выдают это за миграцию, я по телевизору видела. Одна надежда на енотов-крабоедов.
Людвиг поперхнулся. Жена пыталась изобразить крабовое вторжение иллюстрацией к наивному фантастическому роману, но Людвигу оно представилось жутким, как картины Босха. Марширующие ряды крабов, и каждый – бомба невероятной мощности. Марсиане и мечтать не могли о подобном оружии. Поработить землян? Как бы не так! Если Венди права, и Марс действительно населен крабами, то их истинные цели совсем иные: уничтожить Землю, чтобы не портила вид на звезды. Тут никакие еноты не помогут.
– Кстати, о енотах, – сказала Венди, словно отвечая на его мысли. – В Бернардо будет трехдневная выставка Вебба Гаррисона…
– Вебба Гаррисона? – нахмурился Людвиг.
– Художник-анималист, – пояснила Венди. – В «АртВестнике» напечатали рекламу и пару репродукций. Думаю, стоит сходить…
– Погоди, выставка же в Бернардо, а не у нас. Венди дернула плечом.
– И что? Шесть часов на поезде – зато не буду всю жизнь жалеть, что пропустила.
Людвиг замер. Тревожный колокольчик тихо звякнул на краю сознания, а потом разразился громогласным набатом. Шесть часов на поезде… Сквозь невидимое море, полное отрицательных крабов. Проклятье! Не знай он об угрозе, все бы было в порядке. Можно сколько угодно ходить по краю пропасти, пока не подозреваешь о ее существовании. Но стоит крикнуть: «Осторожно!» – твердой почвы как не бывало.
– Ну, покажи своего Гаррисона, – сказал Людвиг нарочито небрежно.
Венди внимательно посмотрела мужу в глаза. Сделав вид, что заинтересовался содержимым тарелки, Людвиг отвел взгляд. Потыкал вилкой пюре, провел глубокую дорожку, пуская ручеек соуса в обход рыбной скалы… Когда он поднял голову, Венди все еще глядела на него.
– Смотри, – сказала она, растягивая слово, словно в нем спрятался с десяток смыслов и значений. Передала журнал, заложив страницу пальцем.
Людвиг взял его осторожно, словно боялся, что животные с репродукции укусят за палец. На картинке печального вида енот выглядывал из рабочего башмака. Зверю явно не нравилось позировать, но воспринимал он это с несвойственным для животных смирением.
Людвиг придал лицу кислое выражение. Ему никогда не удавались обходные маневры, но попытаться стоило.
– По-моему, ничего выдающегося. По стилю тот же Роквел, только вместо девиц опоссумы да еноты. Ну, сама подумай: что за искусство – енот сидит в дырявом башмаке, ха! – смех прозвучал, словно галка каркнула.
– А мне нравится, – сказала Венди, и Людвиг понял, что возразить нечего. Есть совсем расхотелось, и он отодвинул тарелку.
– Ну что ты обижаешься? – примиряюще сказала жена. – Сам подумай, до каких пор анималисты должны слепо копировать Дюрера?
– Эдвард Лир не копировал Дюрера… во всяком случае, в картинках к стихам. Но это не помешало ему прослыть лучшим анималистом своего времени и учить королеву Викторию рисовать.
– Так в чем дело? Людвиг глубоко вздохнул.
