игрой. Я буду незримо следовать за тобой и разрушу каждую искру радости, что ты найдешь. Ты никогда не узнаешь прикосновения женщины, отдохновения, даже на секунду твой разум не будет знать покоя.
Глаза Баста теперь были бледного бело-голубого цвета — цвета молнии, его голос звучал напряженно и гневно.
— И я клянусь ночным небом и вечно бегущей луной: если ты доведешь моего хозяина до отчаяния, я вспорю тебе брюхо и буду плескаться в твоей крови, как дитя в грязной луже. Я натяну на скрипку струны из твоих кишок и заставлю тебя играть на ней, а сам буду танцевать.
Баст наклонился ближе, так что их лица теперь разделяли считанные сантиметры, его глаза стали белыми, как опалы, белыми, как полная луна.
— Ты образованный человек и знаешь, что демонов не существует. — Баст улыбнулся ужасной улыбкой. — Есть только мой народ. — Он наклонился еще ближе. Хронист чувствовал запах цветов в его дыхании. — Но ты недостаточно мудр, чтобы бояться меня так, как меня стоит бояться. Ты не знаешь и первой ноты музыки, которая ведет меня.
Баст резко отодвинулся от Хрониста и отступил от кровати на несколько шагов. Стоя на краю круга мерцающего света, он раскрыл ладонь, и железное кольцо упало на пол, тускло звякнув. Через секунду Баст выдохнул, глубоко и медленно, и провел руками по волосам.
Хронист остался сидеть, прижавшись к стене, весь бледный и покрытый потом.
Баст наклонился, поднял железное кольцо за порванный шнурок и быстро связал его воедино ловкими пальцами.
— Послушай, у нас нет ни единой причины не быть друзьями, — буднично заметил он, повернувшись и протягивая кольцо Хронисту. Его глаза снова приобрели обычную человеческую синеву, улыбка стала теплой и очаровательной. — Нет причин, почему бы каждому из нас не получить то, что он хочет. Ты получишь свою историю. Он расскажет ее. Ты узнаешь правду. Он вспомнит, кто он на самом деле. Все выиграют, и все мы разойдемся своими путями, довольные, как персики.
Хронист потянулся к шнурку, его рука слегка дрожала.
— А что получишь ты? — спросил он сухим шепотом. — Чего ты хочешь от всего этого?
Вопрос словно бы застал Баста врасплох. Он застыл на мгновение, вся его текучая грация пропала. Секунду казалось, будто сейчас он разразится слезами.
— Чего я хочу? Я просто хочу обратно своего Реши. — Его голос был тихим и потерянным. — Я хочу его таким, каким он был.
Наступила минута неловкого молчания. Баст с силой потер лицо обеими руками и тяжело сглотнул.
— Я отсутствую слишком долго, — внезапно сказал он, подходя к окну и открывая его.
Перекинув одну ногу через подоконник, он замер и оглянулся на Хрониста.
— Может, тебе принести что-нибудь, пока ты не спишь? Ночной колпак? Еще одеяло?
Хронист ошеломленно покачал головой, и Баст, помахав ему, перенес вторую ногу за окно и осторожно закрыл его за собой.
ЭПИЛОГ
ТРЕХЧАСТНАЯ ТИШИНА
И снова наступила ночь. Трактир «Путеводный камень» погрузился в тишину, и складывалась эта тишина из трех частей.
Первой частью было пустое, гулкое до эха молчание, возникшее по нескольким причинам. Если бы в стойлах были лошади, они переступали бы копытами, жевали, чавкали и разорвали бы тишину в клочья. Если бы в трактире осталось переночевать хоть несколько человек — их беспокойное дыхание и смешанный храп растопили бы молчание, подобно теплому весеннему ветру. Играй здесь музыка… Нет, вот уж музыки точно не было слышно. Так что в воздухе висела тишина.
В трактире, наверху, в мягкой благоухающей постели скорчился человек. Неподвижный, он лежал в темноте, широко открыв глаза, и ждал прихода сна. Этим он добавлял маленькое испуганное молчание к большей пустой тишине. Получался своего рода сплав, гармония.
Третью тишину ощутить было не так легко. Пожалуй, пришлось бы прождать около часа, чтобы почувствовать ее в толстых каменных стенах пустого общего зала и в сером металле меча, висевшего позади стойки. Тишина таилась в тусклом свете свечи, наполнявшем одну из комнат верхнего этажа танцующими тенями. Она пряталась в безумном узоре скомканных мемуаров, брошенных на столе, но не забытых. И в руках человека, сидящего рядом и старательно не замечающего страниц, которые он написал и давным-давно забросил.
У человека были рыжие, словно пламя, волосы. Его темные глаза смотрели куда-то вдаль, а в движениях сквозило то усталое спокойствие, которое приходит лишь со многими знаниями.
Трактир «Путеводный камень» принадлежал ему, и третья тишина тоже. Вполне закономерно, тишина эта была самой большой из трех: она окутывала две первые, заключала их в себе, — бездонная и безбрежная, словно конец осени, и тяжелая, как обкатанный рекой валун. То была терпеливая покорность срезанного цветка — молчание человека, ожидающего смерти.
