Возвращались где-то в полночь. Радостная Ангтун бросилась помогать госпоже, которая скрыла свое раздражение под маской снисходительной вежливости, а хозяину принесла отрезвляющего напитка. Эсса опустилась в кресло и сказала мужу:
— Светский прием, оказывается, очень тяжелая работа.
— Я еще в имперской столице понял, что в высшем свете легкой жизни нет. — ответил Тор. — На каждом шагу стремятся тебя запутать в паутину. Чуть ошибешься, и рядом с тобой смерть и ужас.
— Я не думала, что это так страшно и так серьезно, — тихо сказала Эсса и подставила губы Тору. Тор поцеловал ее, и Тора чуть не вырвало: все накопившееся за день раздражение и на домочадцев, и на рабыню, и на Тора, и на высший свет вылилось в его душу, и все помыслы о страшной мести обидчикам тоже. А Эссе стало легко, как будто с плеч сняли тяжесть. Она ласково улыбнулась мужу и заставила себя произнести:
— Обещай мне, что будешь прибегать к услугам рабыни лишь когда будешь готов взорваться.
— Обещаю, — сказал Тор, которого выворачивало наизнанку, и убежал облегчать хотя бы желудок.
Рабыня принесла ему питья и помогла привести себя в порядок. Эсса тоже сочувствовала мужу: 'И его довели! Такой крепкий человек, а перепился! Небось, спаивали его специально, чтобы потом смеяться над неотесанностью попавшего в знать простолюдина.' После этого Тор бросился в часовню, но молитва почти не приносила облегчения. Вместо этого в мыслях было: 'Эсса сама не понимает, насколько хитрое обещание она с меня взяла! Ведь от похоти я теперь излечился навсегда, и взрываться не буду из-за неудовлетворенных мужских потребностей. Но почему же я об этом думаю? Понял, вот почему! Теперь я могу взорваться из-за переложенных на меня чужих грехов и греховных помыслов. А ведь с Ангтун я почему-то омывал свою душу. После рвоты я мыл тело, а теперь нужно омыть душу!'
— Извини, дорогая, но я сейчас взорвусь, если не выпущу напряжение, — прервав молитву, сказал Тор.
— Я понимаю тебя! — неожиданно для Мастера сказала Эсса, вспомнив стихотворение Мастера и рассказы дам во время вечера. — Эти светские дамы так тонко обольщают, а ты так блестяще держался с ними. Я горжусь тобой. Комнатку рабыни очень симпатично убрали. Иди, и не ругайся зря на своих людей. А на этих светских шлюх ругаться нельзя, хоть они-то этого и заслуживают. — И Эсса внутри себя восхитилась своим благородством.
Тор поцеловал ее руку и бросился к не ожидавшей его рабыне.
— Мне очень плохо в душе! — простонал он и ощутил острый стыд, что признался в этом, тем более рабыне.
— Хозяин, обними меня! Я постараюсь тебя утешить. — просто сказала Ангтун.
Утром, уже с почти очищенной душой, Тор решил поговорить с рабыней.
— Знаешь, когда я хотя бы целую других, я сразу ощущаю их грехи и тревоги и беру их себе. А ты, наоборот, очищаешь мою душу. Ты что, их тоже забираешь себе?
— Нет, хозяин. Но я не даю тебе свои тревоги и свои грехи, я должна расплатиться за них сама. И разве берет себе грязь тот, кто моет другого человека? Он ее смывает. А еще я, дерзкая, сейчас не могу удержаться от одного греха. Хозяин, я тебя люблю больше жизни, и я всегда хочу, чтобы тебе было хорошо. Когда тебе хорошо, мне очень хорошо. Но я не имею права так говорить, и к моим грехам добавился еще один.
— Больше говорить об этом не надо, этот твой грех я беру на себя, — сказал Тор и внезапно поцеловал Ангтун со всей страстью. Но грех в него не перешел, видимо, потому, что это был грех против обычаев и законов, а не против души. Зато Ангтун просияла и вновь слилась с ним, прошептав:
— Ты снял с меня мой грех, хозяин! Но больше так не делай! У меня грехов слишком много, чтобы перекладывать их на тебя!
Утром Эсса проснулась в отвратительном настроении. Вчерашний неудачный прием так и не выходил у нее из головы. Она поняла, что ей придется тренироваться в светском общении по крайней мере год, а то и больше, чтобы хотя бы понимать почти все и достойно отвечать. Так что подъем в высший свет приносил отнюдь не только радости. С этими мыслями она помолилась и отправилась к Тору. Но Тор уже ушел в мастерскую, даже не позавтракав. Эсса зашла в комнатку прислуги, где занималась гимнастикой Ангтун, и приказала рабыне отнести ему туда завтрак, подумав, что ее жест будет оценен мастеровыми.
Ангтун быстро накинула на себя хитон. Он лез с трудом, так как ее грудь налилась и буквально разрывала ткань одежды. Она побежала на кухню, где на нее как-то странно посмотрели кухонные служанки и повара, и понесла поднос с завтраком в кузницу.
Когда она туда зашла, ее встретили с ликованием. Тор взял завтрак и стал с удовольствием есть, а мастеровые поздравляли ее с тем, что хозяин пришел в отличном настроении, но почему-то очень уж на нее пялились. Тор глянул на нее, тоже почему-то улыбнулся и сказал всем, что они могут на несколько минут выйти во двор поболтать с рабыней, чтобы не мешать ему есть.
Когда все вышли во двор, Ун Линноган, улыбаясь, подошел к рабыне и провел рукой по нижнему краю хитона. Ангтун с ужасом поняла, что из-за груди хитон задрался еще и теперь уже ничегошеньки не прикрывал. А Линноган сказал:
— Не очень-то торопится хозяйка переодеть тебя прилично. А в этой одежде ты выглядишь неприличней, чем голая. Особенно сейчас, когда ты еще налилась соками.
Ангтун вдруг вспомнила, как на ее глазах наставница рабынь отчитывала одну из рабынь Толтиссы за ошибки, допущенные ею с гостем, и сказала: 'То, что обычно выглядит самым неприличным, иногда становится приличнее того, что принято. Запомни это.' Ангтун-то запомнила. И она решительно сняла с себя хитон, хотела было разорвать его в клочки, но затем вспомнила, что он не ее, а хозяйский, и просто держала его в руке. Но при этом она сказала:
— Хозяйка просто не успела позаботиться о моем платье. Она ведь сразу после вчерашнего разговора уехала на прием и вернулась очень-очень усталая, а все уже спали.
Мастеровые восхищенно смотрели на нее. Линноган подвел общее мнение:
— Ты не просто пышечка, ты вся здоровьем и страстью налита. А когда волосы у тебя отрастут полностью, ты станешь совсем красавица. Мы рады за Мастера.
И мастеровой доброжелательно потрепал ее по красивой груди. Ангтун было даже приятно, как на нее смотрят, но она всячески следила, чтобы не начать кокетничать. Тем временем Тор кончил завтракать, подозвал ее, она подошла к нему взять поднос. Хозяин не обиделся на нее, он просто сказал:
— Теперь ты действительно выглядишь приличнее и еще красивее, — и поцеловал ее.
Ангтун взяла хитоном поднос и отправилась обратно на кухню через строй мастеровых, любующихся ею. И тут она увидела стоящую в дверях главного здания Эссу. Госпожа строго спросила: 'Что творится'? Линноган, который теперь уже ничего не боялся, сказал:
— Ты, госпожа, одела рабыню столь неприлично, что мы все решили, что ей приличнее ходить нагой, пока не будет готово новое платье. И хозяин с нами согласился.
Эсса поняла, что даже затянуть с платьями в надежде, что кто-то все же соблазнится, не удастся. Тем более, что рабыня, как ни странно, шла с достоинством, без всякого вихляния бедрами и кокетства. Первое платье скромного фасона, длинное, но хорошо сидевшее на рабыне, было готово уже к вечеру. Рабыня радостно поблагодарила госпожу, а Эсса не удержалась от того, чтобы съязвить:
— Теперь-то у тебя не будет предлога голой показываться на обозрение красивым мужчинам.
— Рабыня не всегда бывает голой по собственной воле. И на невольничьем рынке, и на приеме важного гостя она нагая. А мне пришлось трое суток ходить нагой на виду у всей столицы по приговору суда. Вот я и научилась вести себя так, чтобы нагота не выглядела наготой шлюхи. Да и потом наставницы у меня были отличные. — довольно дерзко, но скромным тоном, ответила Ангтун.
— Ну ладно, теперь буду знать, кого назначать танцевать перед гостем и прислуживать ему, — деловым тоном отбрила Эсса, не опускаясь, как казалось ей, до пререканий с рабыней.
— Это твое право, госпожа. Любое приказание господина я выполню всем сердцем и всей душой. Моя жизнь, мое тело и моя душа принадлежат вам, господин и госпожа. Для женщины моего положения самое лучшее служение — это служение хозяевам. И грехи лежат на них, а не на ней, пока она беспрекословно и добросовестно выполняет их повеления. — так же смиренно ответила рабыня.
