племянника на своем крыльце, а Бирючинный проезд ни капельки не изменился. Солнце поднималось над такими же аккуратными садиками и освещало латунную табличку с номером четыре на парадной двери дома Десли; оно прокрадывалось в гостиную, которая осталась почти такой же, как и в тот вечер, когда мистер Десли смотрел роковой репортаж о совах. Лишь по фотографиям на каминной полке можно было определить, сколько времени прошло. Десять лет назад здесь было множество фотографий чего-то похожего на большой розовый мяч в разноцветных чепчиках – но Дадли Десли уже вырос, и теперь на фотографиях можно было увидеть большого светловолосого мальчика на его первом велосипеде, на ярмарочной карусели, играющего с отцом на компьютере, в обнимку с матерью. В комнате не было намека, что в доме живет и другой мальчик. Хотя Гарри Поттер все еще жил там: в данный момент он спал, хотя спать ему оставалось недолго. Тетя Петуния проснулась, и ее резкий голос был первым, что он услышал в этот день.
«Вставай! Вставай сейчас же!» Гарри сел в постели. Тетя колотила в дверь.
«Вставай!» – крикнула она. Гарри слышал, как она ушла на кухню и ставила на плиту сковородку. Он перекатился на спину и попытался вспомнить свой сон. Это был отличный сон. С летающим мотоциклом. У него было странное чувство, что когда-то он уже видел этот сон. Тетя за дверью вернулась.
«Ты уже встал?» – требовательно спросила она.
«Почти», – ответил Гарри.
«Давай, поднимайся, я хочу, чтобы ты последил за беконом. И только попробуй его сжечь, в день рождения Дадли все должно быть безупречно». Гарри застонал.
«Что ты сказал?» – крикнула тетя из-за двери.
«Ничего, ничего…»
День рождения Дадли – как он мог забыть? Гарри медленно вылез из-под одеяла и начал искать носки. Он нашел парочку под кроватью, снял с них паука и надел. Гарри привык к паукам, потому что в чулане под лестницей, где он спал, их было полно. Он оделся и прошел по коридору в кухню. Стола было почти не видно под грудой подарков для Дадли. Похоже Дадли получил новый компьютер, который хотел, не говоря уже о втором телевизоре и спортивном велосипеде. Гарри не мог понять, зачем Дадли велосипед: он был толст и ненавидел физические упражнения – единственное, что он любил – это кого-нибудь бить. Больше всего Дадли любил бить Гарри, но обычно не мог его поймать. Гарри был очень быстрым, хотя на первый взгляд этого нельзя было предположить. Возможно из-за того, что он жил в темном чулане, Гарри всегда был невысок и легок для своего возраста. Он выглядел даже меньше и тоньше, чем на самом деле, потому что вся его одежда доставалась ему от Дадли, а Дадли был в четыре раза больше его. У Гарри было узкое лицо, острые коленки, черные волосы и яркие зеленые глаза. Он носил круглые очки, перемотанные огромным количеством скотча, потому что Дадли обожал бить его в нос. Единственной вещью в своей внешности, которую Гарри одобрял, был тонкий шрам на лбу в форме молнии. Он был у него всю жизнь, сколько он себя помнил, и первый вопрос, который он задал тете Петунии: откуда взялся шрам.
«Ты заработал его в автомобильной катастрофе, когда погибли твои родители, – сказала она. – И не задавай вопросов». Не задавай вопросов – это было первое правило спокойной жизни в семье Десли. Дядя Вернон вошел на кухню, когда Гарри переворачивал бекон.
«Причешись!» – гавкнул он в качестве утреннего приветствия. Примерно раз в неделю, дядя Вернон отрывал нос от газеты и объявлял, что Гарри требуется стрижка. Вероятно, Гарри стригли больше всех мальчишек в классе вместе взятых, но безрезультатно. Его волосы было бесполезно укладывать – они торчали во все стороны, словно солома. Гарри уже поджаривал яичницу, к тому времени как Дадли и его мать появились на кухне. Дадли рос очень похожим на дядю Вернона. У него было круглое розовое лицо, маленькие, блекло-голубые глаза; толстые светлые волосы гладко лежали на его большой круглой голове. Тетя Петуния часто говорила, что Дадли похож на ангелочка – Гарри часто говорил, что Дадли похож на хрюшу в рюшах. Гарри поставил тарелки с яичницей и беконом на стол, это было трудно, потому что на нем оставалось мало места. В это время Дадли подсчитывал свои подарки. Его лицо вытянулось.
«Тридцать шесть, – сказал он, глядя на отца и мать. – На два меньше, чем в прошлом году».
«Дорогой, ты не посчитал подарок от тетушки Мардж, посмотри, он здесь под большим от Папочки и Мамочки».
«Хорошо, тогда тридцать семь», – сказал Дадли, багровея. Гарри, видя, что Дадли готов впасть в ярость, начал жевать свой бекон со скоростью землеройки, боясь, что Дадли перевернет стол. Тетя Петуния, очевидно, тоже почувствовала опасность, потому что сказала:
«И мы купим тебе еще два, когда поедем в город сегодня. Как тебе это, солнышко? Еще два подарка. Все в порядке?»
Дадли немного подумал. Это было трудно. Наконец, устав от усилий, он медленно произнес:
«Тогда у меня будет тридцать… тридцать…»
«Тридцать девять, мой сладкий», – сказала тетя Петуния.
«О, – Дадли тяжело уселся и схватил ближайший сверток. – Тогда хорошо». Дядя Вернон усмехнулся:
«Этот разбойник не прогадает, весь в меня. Так держать, Дадлюша!» – он потрепал Дадли по голове. В этот момент зазвонил телефон, и тетя Петуния ушла взять трубку, пока Гарри и дядя Вернон наблюдали, как Дадли разворачивает спортивный велосипед, видеокамеру, радиоуправляемую модель самолета, шестнадцать новых компьютерных игр и видеомагнитофон. Он снимал оберточную бумагу с золотых наручных часов, когда тетя Петуния вернулась. Выглядела она одновременно злой и озабоченной.
«Плохие новости, Вернон, – сказала она. – Миссис Фигг сломала ногу. Она не сможет приглядеть за ним», – она кивнула головой в сторону Гарри. Дадли в ужасе открыл рот, а у Гарри екнуло сердце. Каждый год на день рожденья Дадли родители везли его с другом в город: в парк приключений, в ресторанчик гамбургеров или в кино. Каждый год Гарри оставляли с миссис Фигг, сумасшедшей старой дамой, которая жила через две улицы. Гарри ненавидел ее дом. Он весь пропах капустой, а миссис Фигг заставляла его разглядывать фотографии всех кошек, какие у нее когда-либо были.
«Что теперь?» – спросила тетя Петуния, гневно глядя на Гарри, как будто это он был виноват. Гарри знал, что ему нужно сожалеть о том, что миссис Фигг сломала ногу, но это было нелегко, особенно, когда он напомнил себе, что пройдет еще один год до того, как он будет вынужден смотреть на Тиббла, Снежка, Лапушку и Пуфика снова.
«Мы можем позвонить Мардж», – предложил дядя Вернон.
«Не говори глупостей, она ненавидит мальчишку». Десли часто говорили о Гарри вот так, как будто его здесь не было – или как будто он был чем-то противным, вроде слизняка, и не понимал их.
«А как насчет как-там-ее-зовут, твоей подруги – Ивонн?»
«В отпуске на Майорке», – ответила тетя Петуния.
«Вы могли бы оставить меня дома», – сказал Гарри с надеждой (он смог бы посмотреть телевизор, если захочет, и, может быть, даже поиграть на компьютере Дадли). Тетя Петуния скривилась так, как будто съела лимон.
«А потом вернуться и обнаружить дом в руинах?» – огрызнулась она.
«Да не взорву я дом», – возразил Гарри, но его не слушали.
«Я думаю, мы могли бы взять его в зоопарк, – сказала тетя Петуния медленно. – … и оставить в машине…»
«Машина новая, а он будет в ней один…» Дадли начал громко плакать. На самом деле, он не плакал – прошли годы с тех пор, как он плакал по-настоящему – но он знал, что если он скорчит рожу и повоет, мать даст ему все что угодно.
«Дадли, маленький, не плачь. Мамуля не позволит ему испортить твой день рождения!» – воскликнула она и заключила сына в объятия.
«Я… не хочу-у-у.. чтобы… о-он… ехал! – выкрикнул Дадли между громкими ненатуральными всхлипами. – Он всегда все портит!» – он мерзко усмехнулся Гарри, выглянув из материнских объятий. В этот момент зазвонил дверной звонок.
«О боже, они уже здесь!» – сказала тетя Петуния в отчаянии – и минуту спустя, лучший друг Дадли, Пирс Полкисс, вошел на кухню со своей матерью. Пирс был тощим мальчишкой с крысиным лицом. Он обычно держал людей за руки, пока Дадли их бил. Дадли сразу же перестал притворяться, что плачет. Через полчаса, Гарри, который не мог поверить в свою удачу, сидел на заднем сиденье машины Десли
