происшествий не отмечено.
Я связался с институтом, но Ольмина не застал. Мне даже не потрудились ответить, где он сейчас. Я едва пробился к Телегину. Он холодно взглянул в мою сторону, его темные глаза были непроницаемы.
— Прилетите на место, сами узнаете, — пробурчал он и выключил связь.
Я погрозил кулаком. Мне оставалось десять минут полета.
Эль обогнул сопку и ворвался в последний распадок перед возвышением: за низким перевалом был Берег Солнца. Но третий тоннель был дальше. А то место, где разворачивались главные события, — это шельф у самого материкового склона. Я решил нырнуть на берег, сменить машину. На универсальном эле я мог подобраться к прорану. Мне подвернулась чья-то неплохая посудина. Я спикировал на нее, как ястреб: оставил свой эль — и свечой вверх.
Вызвал дежурного. Боже, чего стоило добиться от него нескольких слов! (Никто всерьез не принимал мои шансы в этой игре. Более того, я был лишним.)
— Да, там люди… — хмуро ответил он. — Ситуация нестандартная. Руководит Николай Карин.
— Карин! — воскликнул я.
Я хорошо знал молодого инженера из Болгарии. Он был еще и режиссером в придачу.
Это он рассказал мне, как во время первой киносъемки в его жизни, когда он еще и не думал об окончательном выборе жанра, очаровательная Соня Беланова убедила его. Нет, не словами. Снимался эпизод: Он и Она. Через минуту они должны расстаться. Они еще что-то говорили друг другу. Между ними прозрачный шлюз орбитальной станции. Слов уже не слышно: видно только Ее лицо. Она улыбается, пытается что-то сказать… плачет. В этот момент на лоб Ее упала прядь волос. Еще немного, и Она закроет глаза, тогда прощай лента, съемку придется повторять. Но две орбитальные станции разойдутся через минуту-другую. Дубль возможен только в принципе: съемка в космосе! Карин показал знаками: Соня, волосы мешают. И в тот же момент увидел, на руке ее кольцо, которого по сценарию быть не должно. «Кольцо!» — воскликнул он в отчаянии. И увидел: Беланова снимает кольцо, причем за кадром, так что камера этого не чувствует, освободившейся рукой поправляет волосы — и все это время играет… Да еще как! Ее лицо тогда заставило его поверить в чудо перевоплощения. И это было самым сильным впечатлением, которое когда-либо на него производило искусство.
Карин там… у тоннеля.
— Что с ним? — крикнул я, включив связь.
— Прекрасно себя чувствует, — ответил дежурный и, помедлив, добавил: — По-видимому, в отличие от вас.
Что со мной? Так сильно взволнован? День такой… просто такой день.
Дежурный доложил обо мне Телегину. Телегин — это машина, изобретенная Ольминым. Точнее, найденная где-то. Машина почти неумолимая, точная, как интегральное уравнение. В шутку говорили, что Ольмин никогда не бывает доволен собой, кроме тех разве редких случаев, когда поручает дело Телегину. Тот всегда действует «в духе Ольмина». И это у него лучше якобы выходит, чем у самого шефа.
Телегин вышел на связь. Спросил, что я собираюсь делать. Я ответил общими фразами, спросил о Карине. Что там происходит?..
На вопросы Телегин отвечал кратко, несколько скупых, скороговоркой произнесенных фраз ничего не проясняли. Я ломал голову: что же он собирается делать? И как вообще обстоят дела на третьем участке? Настал час, когда я стал сомневаться в Телегине: а вдруг он и сам не вполне отчетливо представляет положение?
Я решил на свой страх и риск: туда, скорее…
Вода была спокойной, прозрачной. В километре от берега еще ничто не наводило на мысль о катастрофе. Я вел машину над самым дном. Только серый песок, лишенный растительного покрова, груды камней и следы подводных бульдозеров нет-нет да и напоминали о том, что несколько месяцев назад здесь прокладывали тоннель. Дальше, я знал, своды его переходили в огромный подводный зал, где ленты охладителя отдавали тепло. Из этого зала, или камеры, как ее называли, разогревшаяся вода шла по другому тоннелю в океан.
На ее пути были шлюзы, контрольные створки, измерители, сигнализаторы: все это для того, чтобы следить за температурой каждого кубометра, за колебаниями в сотые доли градуса. Артерия несла поток, равный большой реке. Тоннель надежно изолировал его от океана — до поры до времени, конечно.
Постепенно расширяясь, артерия переходила в подводный канал, такой широкий, что скорость воды замедлялась. Отсюда начиналось медленное течение. Если бы тепло переносилось открытой на всем протяжении струей не избежать бы размыва грунта. Кроме того, образовалась бы мертвая зона, штормы и естественные течения уносили бы нагретую воду бесконтрольно в любом направлении, и это нарушило бы природные условия во всем районе.
Таков был проект. Тоннели пока пустовали. В зале устанавливалась аппаратура охладителя. Под морским дном неторопливо двигался «водяной крот». За ним другая машина — «морской змей» — тянула низкотемпературный трубопровод. Они почти достигли цели, когда вода прорвалась в зал теплообменников. Предполагали, что легкий подземный толчок вызвал резонанс конструкции. Два монтажных кольца, каждое диаметром в добрую сотню метров, разошлись на какие-нибудь три-четыре миллиметра. В этот зазор давление вогнало упругое широкое лезвие плотной соленой воды. Удар пришелся по основанию конструкции, и одно из колец начало терять устойчивость. Грунт размыло, и в проран втягивались новые и новые массы воды.
Вот и все, что я узнал, пока эль нес меня вперед, туда, где отряд морских черепах» беспомощно кружил над сооружением. На моем экране было видно, как механические животные касались лапами дна, всплывали, несли в лапах какие-то продолговатые предметы, падали камнем вниз и опять всплывали и бесцельно кружились. Вот уже четверть часа одно и то же: бесстрастное, спокойное движение «черепах», неуклюжие курбеты, бесполезная суета.
Я не мог разобрать, что же там происходит. Увидел водолаза, он как будто бы дирижировал этими безликими созданиями. Потом водолаз скрылся, и на подводный холм выполз бульдозер, покрутился и пропал из кадра. Серый полусумрак. Шальной луч прожектора. Тени танцующих «черепах». Тишина. Тревога.
Дно постепенно опускалось. Подо мной был шельф. Эль шел так низко над грунтом, что за ним поднималось облачко мути. Испуганно шарахались рыбы. Один раз я попал в самый центр скопления кальмаров. Они нехотя уступали мне дорогу, занятые какими-то своими делами.
Меня засекли с берега. На экране я увидел усталое, злое лицо Телегина. Я не сразу признал его.
— Возвращайтесь! — приказал он. — Вы вошли в опасную зону.
— Я знаю, — сказал я мягко и выключил экран.
Я не хотел, чтобы затянувшееся объяснение отрывало его от дела. А возвратиться я не мог. Через несколько минут я вывел эль к «черепашьему» стаду.
Вблизи все выглядело не так, как на экране. Вокруг моего эля море кипело. Со дна вырывались пузыри, это напоминало извержение. «Черепахи» подпрыгивали над кипевшим дном. Одна из них задела эль, и я услышал глухой скрип ее лапы, сминавшей обшивку. Я отошел в сторону, в эль просочилась вода. Потом за приборной доской я увидел прозрачную дрожащую струйку, она прилипала к стенке и бежала под ноги. Стало слышно клокотанье. «Как в котле, — подумал я. — Где же Карин?»
В этот момент я увидел почти фантастическую картину. По дну двигалась махина бульдозера. Перед машиной выросла гора песка; вот бульдозер влез на холм, и струи воздуха стали разбрасывать его добычу. Камни уносились, как песчинки, вверх и падали на дно в ста метрах от бушевавшего подводного кратера. Но автомат упрямо вел пятисоттонную машину прямо туда… Вырвалось огромное серебристое облако, среди воздушных масс мелькали доски, металлические листы, обрывки кабелей.
Через минуту я увидел, как бульдозер покачнулся, его плоский нос приподнялся, замер и вдруг пошел, пошел… выше, выше… Машина опрокинулась. Гусеницы продолжали яростно двигаться, точно неведомое чудовище отбивалось от врагов, но это было беспомощное барахтанье, не более того. Тревожно замигали его красные глаза. Подплыли две «черепахи» и попытались приподнять махину. Тщетно. Им не удалось даже пошевельнуть его массивное тело.
Несколько минут «черепахи» кружились вокруг — медленно и бестолково. Потом удалились. Это лучшее из того, что они могли сделать.
