— Что вы знаете о биополе?
— Ну… — замялся я, — то же, что и все. Что это излучения в широком спектре, что иногда это когерентные колебания.
— Биополе как раз и мешает распространению разных форм жизни. Оно может угнетать рост клеток.
— Кажется, я слышал об этом. Но есть, наверное, выход?
— Мы нашли вещество, молекулы которого поглощают самые сильные компоненты биополя. А потом излучают энергию, но уже в другом, совсем безобидном виде, на других частотах. Мы назвали его бионитом.
Я надолго погрузился в изучение фотографий, которые показывала Соолли: биополя фотографировались по старой методике в высокочастотном конденсаторе. Их светлые лучи причудливо расходились по радиусам. Но не только по радиусам. Они переламывались, давали ответвления, изгибались, правда, очень редко, как ветви дерева. И очень хорошо было видно, что две сблизившиеся клетки, два зеленых микроорганизма изменяли этот рисунок. Между ними линии сразу укорачивались, а снаружи биополе распространялось далеко, линии его были густыми, яркими.
Точно так же два дерева чувствуют тесноту: ветви их уклоняются наружу, а между кронами они редки, изогнуты, и порой стволы с этой стороны кажутся голыми. Береза, например, угнетает рост сосны, примостившейся у ее подножия. Хвоя, как от невидимого ветра, тянется прочь от березы. Иголки как бы убегают от слишком тесного соседства. Но это лишь внешняя картина. Ей соответствует внутренняя — картина биополя. Оно в точности такое, как крона, как ветви, как иголки на них. Только все начинается как раз с биополя. Это оно дает форму кроне, ветвям, зелени. Оно управляет ростом. Где линии своего поля гуще, ярче, с той стороны и размножаются клетки. А чужое поле может сдерживать их рост.
Значит, биополе побега — это модель его в будущем. Сняв, сфотографировав биополе, можно предсказать, каким будет взрослое растение.
Вместе с Соолли я пришел к любопытным выводам. Я понял, что и форма любого живого существа зависит от собственного его поля, что уже в одной-единственной клетке живет этот светлячок, посылающий кванты; и, поймав их, можно без ошибки предсказать, что же вырастет из нее.
Мне вспомнилось наше маленькое путешествие с Янковым. (Как ни странно, Соолли о нем не знала. Она с интересом слушала, как мы собирали коллекцию дальневосточных растений. Я понимал теперь, чувствовал, знал, почему из каждой клетки вырастает целое дерево, куст или цветок.)
Отсюда один только шаг к инопланетным формам жизни… Я спросил:
— А можно по форме поля одной клетки реконструировать инопланетный организм?
— Да. У нас есть таблицы. Но они верны только для известных, хорошо изученных видов.
— Вот оно в чем дело… Значит, никто не смог бы угадать, что выйдет из инопланетной кувшинки в фитотроне?
— Никто не смог бы этого сказать… И все же кое-что стало бы ясным. Особенно если бы успели изучить тонкую структуру генов. Или тонкий рисунок биополя.
Я понял еще одну любопытную вещь. На долгом пути жизнь проходит разные стадии, поднимаясь по эволюционной лестнице, но не зря же тратятся на это миллионы лет… Личинки и куколки байкальских бабочек, о которых рассказывал Янков, подсказывали вот какую мысль: в самой природе живого скрыта возможность удивительных метаморфоз. Нужно лишь научиться управлять ею. Я подумал о созвездии Близнецов. Аира знала этот секрет.
Тайфун
Тайфун напоминает воронку. Или веретено. Конечно, если наблюдать со спутника. Веретено урагана раскручивается все стремительней, втягивая в свою орбиту тысячи тонн воды, пыли, воздуха. В центре тайфуна его ядро. Эта свободная от облаков зона пониженного давления так и называется «глаз бури». Облака стягиваются к нему быстрыми нитями, но не могут проникнуть внутрь, точно алмазная стена отделяет их от ядра. Вращение Земли отклоняет тайфун, заставляет его описывать параболу. Постепенно в центр урагана проникают клочья тумана, море, исторгнув волны, точно вздохи, постепенно утихает. В конечном счете Солнце рождает тайфуны. И, рожденные Солнцем, они, быть может, лучшее свидетельство его неисчерпаемой мощи.
…Вечером 29 августа тайфун прошел Японские острова, опрокинул мост между Хонсю и Кюсю, вышел снова на просторы моря и продвигался к Берегу Солнца. Его воронка была небольшой, около двухсот километров, но скорость ветра у ядра превосходила все, что было известно до сих пор: никто не помнил такого урагана. Тайфун нарекли «Глория».
Я знал, что третья и четвертая ленты поглотителей тепла не готовы. Не хватило нескольких месяцев работы. Что теперь будет?
Мы с Энно склонились над картой. С точностью до часа он наметил движение тайфуна в Японском море. «Гондвана» снялась с якоря. Оставаться у берега было опасно. Энно вел корабль к югу, чтобы разминуться с ураганом. Выходило: он заденет нас краем.
«Что там происходит?» — думал я поминутно. Там — значит в районе Солнцеграда…
— Решено покинуть всем побережье, — пришла первая весть оттуда.
Через полчаса:
— Эвакуация окончена.
Старик оторвался от карты. Глаза усталые, лоб в глубоких морщинах, седые рассыпавшиеся волосы — как загнанный зверь… В глазах тот же вопрос: что будет?
Отражатель, собирающий лучи, унесет, сомнет ветром. Он похож на парус, на огромную бабочку. Волна, рожденная ураганом, накинется на берег, разрушит все на своем пути, дойдет до подножий сопок и успокоится. И схлынет в море, оставив пустынный, мертвый берег. Вот о чем мы думали.
Если бы готовы были охладители, тогда в считанные часы, сегодня или завтра на рассвете можно было провести эксперимент. Поймать солнечные лучи в ловушку. А теперь? Без охладителей Солнце сожжет берег. Камня на камне не останется. Это пострашней тайфуна. Из двух стихий Ольмин выбрал бы, бесспорно, ветер. Но не Солнце. Небесный огонь страшен, если им не управлять.
Об Ольмине никто ничего не знал. Подобно героям старых романов, он исчез.
Ольмин остался там! В этом я был уверен. Я высказал эту мысль Энно.
Энно посмотрел на меня так, будто я был в чем-то виноват.
— Он остался, ты понимаешь? Он не отвечает на вопросы. Что он затеял?
— Не знаю… не знаю.
Догадка уже промелькнула. Неужели?.. Мне не верилось, но я понимал, что это единственный шанс. Он остался для того, чтобы провести эксперимент. Чтобы поймать солнечное тепло в ловушку.
Вместо поглотителей — сам тайфун. Он хочет заставить его сработать на эксперимент: ветер мгновенно перемещает тепло и холод, поможет первой космической машине человека. Избыток энергии рассеется в двухсоткилометровом кольце урагана. Ветер заменит охладители, которые еще не готовы. Стихия против стихии! Вскоре это стало ясно всем.
— Тайфун — гигантская тепловая машина, — вот что передал Ольмин через несколько минут. — Он будет работать вместе с нами.
«Вместе с нами…» Как будто там был еще кто-то. Нет, с ним никого не осталось там. Ни одной живой души. Он всех отправил подальше от Берега Солнца. Даже Телегина. Он не имел права рисковать ничьей жизнью. Ничьей, кроме своей собственной.
Он все знал заранее. Он готовился. И молчал… Ну да, ему же могли помешать. В первый раз он никому не сказал правды. Промолчал. И теперь он был там. А я?
Я ушел в свою каюту и мысленно беседовал сам с собой: а я?
