она аттестует вас наилучшим образом. Поначалу ваша репутация не должна вызывать сомнений, иначе Инскип просто не возьмет вас.
— Понимаю, — сказал я.
— Инскип попросит у вас страховую карточку и форму для уплаты подоходного налога — обычно эти бумаги человек приносит с последнего места работы. Вот они. — Он передал мне бумаги.
— Понятно, — сказал я. Да, чистая работа, впечатляющая. — Я хотел бы выяснить насчет допинга. Вы говорили, что анализы ничего не показали, но я хочу узнать обо всем поподробнее. Почему вы уверены, что допинг вообще применялся?
Октобер взглянул на Мэкклсфилда, и тот заговорил неторопливым, скрипучим голосом пожилого человека:
— Когда у лошади после финиша изо рта идет пена, глаза вылезают из орбит и она вся в мыле, у вас, естественно, возникает подозрение, что ей ввели какое-то возбуждающее средство. Любителей давать лошадям допинг обычно губит доза, потому что очень трудно определить, сколько именно вещества нужно ввести, чтобы лошадь пришла к финишу первой, не вызвав ничьих подозрений. Если бы вы видели лошадей, у которых мы брали анализы, вы бы поклялись, что им всадили огромную дозу. Но результаты анализов были отрицательными.
— А что говорят фармакологи? — спросил я.
— Они утверждают, что допинга, который нельзя распознать, в природе не существует, — ответил Бекетт.
— Как насчет адреналина? — поинтересовался я.
Стюарды переглянулись, и слово взял Бекетт:
— Почти у всех этих лошадей оказалось довольно высокое содержание адреналина, но по результатам одного анализа нельзя сказать, нормально ли такое содержание для данной лошади или нет. Лошади вообще сильно отличаются друг от друга по количеству вырабатываемого адреналина, и, чтобы определить нормальный выход адреналина для конкретной лошади, ее нужно много раз подвергнуть анализам до и после скачек, а также на разных стадиях подготовки. И лишь когда нормальный уровень известен, можно судить о том, превышена эта норма или нет. Что до практической стороны… Вы, наверное, знаете, что через рот адреналин не вводят. Его впрыскивают, и он начинает действовать мгновенно. Перед стартовыми воротами все эти лошади были абсолютно спокойны. Если лошади ввести адреналин, она проявляет признаки нервозности и возбуждения еще перед стартом. Кроме того, можно внешне определить, что лошади под кожу ввели адреналин, — вокруг места укола волосы у лошади стоят дыбом, и все становится ясно. И лишь если укол сделан точно в яремную вену, тут ничего не докажешь, но сделать такой укол очень сложно, и я уверен, что к нашим случаям он отношения не имеет.
— Специалисты из лаборатории, — вступил в разговор Октобер, — посоветовали нам подумать: а не применялся ли здесь механический раздражитель? Таких способов масса, вам, я думаю, они известны. Например, электрический шок. Жокеи оснащают седла или хлысты скрытыми от глаз батарейками, во время скачки они, чтобы прийти к финишу первыми, подгоняют лошадей токовыми импульсами. Пот лошади — прекрасный проводник. На этот счет мы провели самую тщательную проверку и пришли к выводу, что ни один из жокеев, скакавших на этих лошадях, запрещенным оборудованием не пользовался.
— Мы свели воедино все данные, результаты лабораторных проверок, массу газетных вырезок и вообще все, что может оказаться хоть как-то полезным, — сказал Мэкклсфилд, указывая на три картотечных ящика, стоявших на столе у моего локтя.
— На знакомство с этим материалом и на осмысление его у вас четыре дня, — добавил Октобер, чуть улыбаясь. — Эти дни вы будете жить здесь, комната для вас готова, мой слуга сделает все, что вам будет нужно. К сожалению, я не смогу составить вам компанию — сегодня уезжаю в Йоркшир.
Бекетт взглянул на часы и медленно поднялся.
— Мне пора, Эдвард. — Он окинул меня взглядом, живым и озорным, так не вязавшимся с его болезненным видом. — Вы справитесь. Только надо, чтобы раз-два — и в дамках, ладно? Время работает против нас.
Октобер, как мне показалось, вздохнул с облегчением. Мэкклсфилд еще раз пожал мне руку и проскрежетал:
— С вашим появлением наш план вдруг приобрел реальные очертания… Что ж, мистер Рок, от всей души желаю вам успеха.
Октобер проводил их до парадной двери, потом вернулся и, стоя на другом конце пурпурной комнаты, окинул меня долгим взглядом.
— Все хорошо, мистер Рок, они от вас в восторге.
Наверху, в роскошной, устланной темно-зеленым ковром гостевой спальне с медной кроватью, где мне предстояло прожить следующие четыре дня, я обнаружил, что слуга уже распаковал мои пожитки и аккуратно разложил их по полкам массивного платяного шкафа. На полу рядом с моим брезентовым, отделанным кожей саквояжем стоял дешевый фибровый чемодан с проржавевшими замками. Я с удивлением раскрыл его. Сверху лежал большой запечатанный конверт с моим именем. Я надорвал его и увидел, что он набит пятифунтовыми бумажками. Их было сорок, внутри также лежала записка: «Для благотворительных целей». Я расхохотался.
В чемодане было все необходимое: от нижнего белья до мыла и зубной щетки, от ездовых сапог до плаща, от джинсов до пижамы.
Из выреза черной кожаной куртки торчала еще одна записка от Октобера.
«Вместе с вашими баками эта куртка довершит картину. Люди сразу поймут, что вы за тип. Черная куртка и баки — это униформа всех темных личностей. Желаю удачи».
Я осмотрел ездовые сапоги. Они были здорово поношенные, давно не чищенные, но пришлись в самый раз. Я снял их и надел черные туфли, до одури остроносые. Черт знает что, а не туфли, но и они оказались впору. Похожу в них, пусть привыкнут ноги и глаза.
Когда Октобер уехал в Йоркшир, я принес в комнату три картотечных ящика. Сейчас они стояли на низком столике, и, чувствуя, что пришло время браться за работу, я уселся в маленькое кресло, подвинул к себе один из них и начал читать.
Я ничего не пропускал, вчитывался в каждое слово, поэтому на прочтение всего материала у меня ушло ровно два дня. И в конце второго дня я сидел, уставившись в ковер, без единой светлой мысли в голове. Я познакомился с протоколами допросов, напечатанными на машинке или записанными от руки, которым стюарды подвергли тренеров, жокеев, старших сопровождающих конюхов, рядовых конюхов, кузнецов и ветеринарных врачей, имевших отношение к одиннадцати якобы «испорченным» лошадям. Я прочитал подробный отчет фирмы частных детективов, которые опросили не один десяток конюхов в «местах отдыха» и не узнали ничего. Документ, представленный одним букмекером, детально анализировал распределение выигрышей в результате ставок, сделанных на этих лошадей, однако резюме гласило следующее: «Мы не выявили какого-либо человека или какой-либо синдикат, получавших прибыль от всех названных лошадей, поэтому можно сделать вывод, что, если такой человек или такой синдикат существует, они делали ставки через тотализатор». Позднее я наткнулся на письмо из компании, владеющей скаковым тотализатором; в нем говорилось, что ни один из клиентов не ставил на всех указанных лошадей, но компания, разумеется, не проверяла ставки, которые делаются наличными непосредственно в месте скачек.
Во втором ящичке содержалось одиннадцать отчетов о результатах лабораторных анализов мочи и слюны. Первый отчет относился к лошади по кличке Уголь и был сделан полтора года назад. В последнем отчете приводились результаты анализов лошади Редьярд, их брали совсем недавно, в сентябре, то есть когда Октобер находился в Австралии.
В конце всех одиннадцати отчетов чья-то аккуратная рука вывела одни и те же слова: «Результат отрицательный».
Журналистам пришлось изрядно поломать голову, чтобы впоследствии избежать обвинений в клевете. В вырезках из ежедневных газет, которыми был заполнен третий ящичек, попадались такие перлы: «Уголь совершенно неестественно бил копытом»; «Даже во время расседлывания Редьярд никак не мог прийти в себя после одержанной победы».
