— Если он и знает, то вам не скажет, — добавил я. Она нахмурилась.
— Почему вы не скажете мне фамилию отца Джейкоба, мистер Романович?
— Потому что, — объяснил я, — его бизнес не делиться информацией, а собирать ее.
— Но, мистер Романович, — в очередной раз удивилась сестра Анжела, — распространение информации — фундаментальная составляющая работы библиотекаря.
— Он не библиотекарь, — не унимался я. — Он и дальше будет называть себя библиотекарем, но если вы чуть надавите, то выжмете из него гораздо больше сведений об Индианаполисе, чем хотели бы знать.
— Нет ничего плохого в обретении знаний о моем любимом Индианаполисе, — наконец разлепил губы Романович. — И, если уж на то пошло, вы тоже знаете эту фамилию.
Пребывая уже в постоянном удивлении, сестра Анжела посмотрела на меня.
— Ты знаешь фамилию отца Джейкоба, Одди?
— Он подозревает, что знает, — вставил Романович, — но не хочет поверить тому, что подозревает.
— Это правда, Одди? Почему ты не хочешь поверить?
— Потому что мистер Томас восхищается человеком, которого подозревает. Потому что, если его подозрения обоснованны, ему, возможно, придется столкнуться с силой, которую он не может себе даже представить.
— Одди, есть сила, которую ты не можешь себе даже представить?
— Ох, у меня их целый список, мэм. Дело в том, что я должен получить доказательство своей правоты. И мне нужно понять его мотив, а он для меня пока неясен. Возможно, опасно приближаться к нему, не располагая о нем всеми необходимыми сведениями.
Сестра Анжела перевела взгляд на русского.
— Конечно же, сэр, если вы можете поделиться с Одди именем и мотивом этого человека, вы это сделаете, чтобы защитить детей.
— Я, возможно, и не поверю тому, что он мне скажет, — вставил я. — У нашего друга в меховой ушанке свои задачи. И, подозреваю, ради их выполнения он никого не пожалеет.
— Мистер Романович, — в голосе матери-настоятельницы слышалось осуждение, — вы пришли сюда как простой библиотекарь, стремящийся укрепить свою веру.
— Сестра, я никогда не говорил, что все так просто, — возразил русский. — Но я — верующий, это правда. И разве можно найти человека, кому не нужно укреплять свою веру?
Какое-то время она смотрела на него, потом повернулась ко мне.
— Тот еще тип.
— Да, мэм.
— Я бы выбросила его в снег, не будь этот поступок столь нехристианским… и если бы я верила, что нам удастся вытолкать его за дверь.
— Я не верю, что нам это по силам, сестра.
— Я тоже.
— Если бы вы могли найти ребенка, который однажды был мертвым, но может говорить, — я сменил тему, — то с его помощью мне, возможно, удалось бы получить нужную информацию, не прибегая к услугам мистера Романовича.
Сестра Анжела просияла.
— С этим я к тебе и шла, до того, как мы втянулись в разговор об отце Джейкоба. У нас есть девочка, ее зовут Флосси Боденблатт…
— Не может быть! — вырвалось у Романовича.[35]
— Флосси пришлось пройти через очень и очень многое, — продолжила сестра Анжела, — но она девочка с характером и долго и упорно работала с логопедами и психологами. Теперь она говорит ясно и четко. Она была в игровой комнате, но мы привели ее наверх. Пойдемте со мной.
Глава 45
Девятилетняя Флосси уже год находилась в школе Святого Варфоломея. По мнению сестры Анжелы, она относилась к тем немногим, кто обладал потенциальными возможностями покинуть школу и самостоятельно жить в большом мире.
На двери висели таблички с именами «ФЛОССИ» и «ПОЛЕТТ». Флосси ждала их одна.
На половине Полетт хватало кукол, рюшек и оборочек. На кровати лежали розовые подушки, рядом стоял маленький красно-зеленый туалетный столик с зеркалом.
На половине Флосси главенствовали белые и синие тона, царила простота, украшали владения Флосси только открытки и плакаты с собаками.
Для меня фамилия Боденблатт предполагала немецкое или скандинавское[36] происхождение, но смуглая кожа, черные волосы и большие черные глаза указывали на то, что корни геральдического древа Флосси следовало искать на берегах Средиземного моря.
Я ни разу не разговаривал с девочкой, а если видел ее, то издали. Грудь у меня сжало. Я сразу понял, что все будет далеко не так просто, как я ожидал.
Когда мы пришли, Флосси сидела на ковре и пролистывала книгу с фотографиями собак.
— Дорогая, это мистер Томас, — представила меня сестра Анжела. — Он хотел с тобой поговорить.
— Привет, мистер Томас.
Я тоже сел на ковер, скрестив ноги по-турецки.
— Рад познакомиться с тобой, Флосси.
Сестра Анжела устроилась на краешке кровати Флосси, а Родион Романович, как большой медведь, встал среди кукол Полетт.
Девочка была в красных брюках и белом свитере с аппликацией, изображающей Санта-Клауса. Нежным личиком, чуть вздернутым носиком и аккуратным подбородком она могла сойти за эльфа.
Правда, веко левого глаза полностью не поднималось, а левый уголок рта оставался опущенным.
Левая скрюченная кисть больше напоминала птичью лапу. Девочка могла прижимать ею книгу к коленям, для других целей рука, пожалуй, не годилась. И страницы она переворачивала правой рукой. Теперь она вскинула глаза на меня. Взгляд у нее был прямой, полный уверенности в себе, выстраданной теми испытаниями, через которые ей пришлось пройти. Такое я уже видел, в глазах, цветом очень похожих на глаза Флосси.
— Ты любишь собак, Флосси?
— Да, но я не люблю мое имя. — Если повреждения мозга раньше и отражались на ее речи, то теперь девочка с этой проблемой справилась.
— Тебе не нравится Флосси? Это красивое имя.
— Это коровье имя, — заявила девочка.
— Да, я слышал, что коров называют Флосси.[37]
— И оно звучит, как та штуковина, которую используют при чистке зубов.[38]
— Пожалуй, ты права, хотя у меня такая ассоциация сразу не возникла. И какое ты предпочла бы имя?
— Рождество.
— Ты хочешь изменить свое имя на Рождество?
— Конечно. Все любят Рождество.
— Это точно.
— Ничего плохого не случается на Рождество. Следовательно, ничего плохого не может случиться и с тем, кого зовут Рождество, не так ли?
