господина Шмидта самую лучшую лошадь.
— Советую молодому господину взять вот этого пегого жеребчика, — сказал бородач, показывая на лошадь в противоположном стойле.
— Да, да, герр Шмидт, мой зоотехник отлично разбирается в лошадях, — подсказала баронесса.
Ладушкин вывел жеребчика во двор, вынес седло, подтянул подпругу.
— Дорогая моя, пока они тут занимаются, идемте ко мне, — предложила баронесса и увела Регину в барский дом.
Лебволь одним махом вскочил в седло, сунул ноги в стремена.
— Низковато опущены стремена, — пробасил бородач, быстро осмотрелся и вдруг добавил по-русски: — Низкий поклон вам от тети Даши и дяди Никанора.
— А… а разве они еще живы? — тотчас ответил Лебволь.
— Коптят небо!
— Но ведь им далеко за восемьдесят.
— Почитай за девяносто тому и другому перевалило, — тихо засмеялся Ладушкин и легонько похлопал по ноге Лебволя. — Меня зовут Федор Иванович Ладушкин. Управляющий Фехнер — наш человек. Пока все. — И спросил с тревогой: — А ездить-то верхом вы хоть умеете?
— Попробую! — радостно сверкнув глазами, воскликнул Лебволь и пришпорил жеребчика.
Под ипподром на берегу речки был выбран ровный луг, уходивший к кудрявой рощице. Отмечена вешками вытянувшаяся эллипсом шестисотметровая полоса. На опушке рощицы славянские рабочие наскоро сбили из досок маленькую трибунку для особо важных гостей. По приказу Грюндлера, проявившего незаурядные организаторские способности, на столбах были вывешены громкоговорители, из которых лился могучий голос берлинского диктора. В перерывах между известиями с Восточного фронта гремела медь духового оркестра, игравшего военные марши.
Собрались почти все обитатели Вальтхофа, Оберфельда, Шварцвальда и близлежащих хуторов. Пришел даже профессор Шмидт, обычно не любивший шумные сборища.
Ладушкин привел восемь оседланных лошадей — по числу наездников, изъявивших желание принять участие в скачках.
— Не гоните вначале, дайте коню перейти на второе дыхание, — передавая поводья Лебволю, шепотом предупредил Ладушкин.
Как и предполагал Ладушкин, вперед со старта сразу же вырвался бывший жокей-профессионал на гривастом жеребце-красавце. Лебволь сначала вздыбил пегого и лишь потом пустил его за быстро ушедшими со старта наездниками. На первом круге он обошел почти всех участников скачки, а на втором — приблизился к жокею-профессионалу. На четвертом круге они уже шли почти круп в круп. На пятом гривастый жеребец явно начал выдыхаться, пегий обошел его и первым под рев толпы финишировал у трибуны. По указанию судьи-информатора двое его помощников под уздцы провели лошадь с победителем перед трибуной. Лебволь видел сияющие лица Регины, Эрны и баронессы, взволнованного дядюшку, протиравшего носовым платком стекла роговых очков, снисходительно улыбающегося Штайница, насупившегося Грюндлера. Профессор обнял племянника.
— Рад, дорогой мой, что в семье Шмидтов есть такие лихие наездники!
— Это заслуга моего деда…
— Герр Лебволь!..
Он обернулся на голос. Перед ним, сияя восторженной улыбкой, стояла Зрна.
— Герр Лебволь, от вашего искусства в восторге все зрители! — пропела она.
— А вы?
— Я больше всех!
— Благодарю за столь высокую оценку, мисс… извините, фрейлейн.
— Папа, — подошла Эрна к Штайницу, — я хочу научиться ездить на коне. Достань мне, пожалуйста, красивую лошадь ихорошего тренера…
Регина взяла под руку Лебволя и подвела его к отцу Эрны.
— Доктор Штайниц, позвольте вам представить моего кузена Лебволя Шмидта, — сказала она.
Вот он, руководитель бактериологического центра, человек, создающий оружие массового уничтожения. Умный, холодный, волевой взгляд, уверенность в себе. Лебволь склонил голову, ожидая, что Штайниц, как старший по возрасту, подаст ему руку, но тот лишь слегка кивнул.
Для того чтобы фюрер окончательно уверовал в свои «генералы-микробы», Кальтенбруннер попросил его принять руководителя бактериологического центра. Этим шагом начальник РСХА намеревался еще больше упрочить свой авторитет в глазах фюрера и в то же время заставить доктора Штайница быстрее завершить исследования.
Без робости входил Штайниц к всесильному мира сего. Он кратко доложил об исключительно положительных результатах экспериментального воздействия болезнетворных бактерий. Пообещал на этой неделе начать опыты на военнопленных как в лабораторных условиях, так и на местном полигоне, и к осени представить первую партию бактериологического оружия для практического применения против врагов рейха.
— Уточните: начало осени или конец? — попросил Кальтенбруннер.
Штайниц на секунду задумался, понимая, что к сентябрю ему не управиться.
— В середине, — на всякий случай ответил он.
Фюрер подошел к огромной, лежащей на столе оперативной карте Восточного фронта, поднял вопросительный взгляд на руководителя бактериологического центра.
— Наше оружие может дать эффект после применения спустя сколько месяцев?
— Наше оружие… — Штайниц чуть не сказал «мое», — принесет немецкой армии успех в течение нескольких часов после использования, мой фюрер. Мы работаем над бактериальными средствами применительно к ближнему бою, то есть непосредственно на линии фронта.
— Вы, конечно, позаботились о безопасности моих верных солдат? — спросил Гитлер.
— Да, мой фюрер! Ваши солдаты получат специальные приставки к противогазам.
Потухшие глаза фюрера загорелись.
— Доктор Штайниц, это чудо-оружие мне потребуется в начале сентября! — тоном приказа сказал он.
— Яволь, мой фюрер! — прищелкнул каблуками Штайниц, понимая, что бесполезно выторговывать у фюрера лишних месяц-два на завершение всех работ. Просто придется уплотнить график и немедленно начать эксперименты на людях.
Вернувшись в Шварцвальд, он вызвал к себе начальника концлагеря и потребовал привезти в лабораторию мужчину и женщину, обязательно молодых, здоровых, психически уравновешенных. Это надо было сделать незаметно, с наступлением темноты.
Вечером на «пикапе» Баремдикер поехал во второй лагерь, чтобы еще засветло отобрать для первого эксперимента доктора Штайница мужчину и женщину.
Осмотр обитателей лагеря обескуражил его. Признаться, он давно здесь не бывал, полностью полагаясь на приставленную лагерную охрану. Узники далеки были от требуемой руководителем бактериологического центра кондиции. Он перестарался, сокращая и без того голодный паек. Если он доставит Штайницу эту дохлятину, то оберштурмбаннфюрер Грюндлер немедленно освободит его от обязанностей.
Но тут Баремдикер вспомнил полногрудую Галю, которая работала а столовой для рабочих. Он часто видел ее вместе с Лукашонком, тоже выглядевшим вполне здоровым. Он вернулся в лагерь № 3 и нашел Галю на кухне.
— Ты, — показал на нее пальцем Баремдикер, — забирай своего жениха, поедете со мной.
— Куда, господин начальник? — побледнела Галя.
— В другое место, где вы оба больше принесете пользы великой Германии. Собирайтесь!
Галя незаметно вышла во двор и помчалась в барак к Лукашонку.
— Беда! — чуть не плача, прокричала она. — Баремдикер за мной и тобой приехал. Приказал немедленно собираться.
